—До рассвета совсем мало времени, — тихо сказала она.
— У меня такое предчувствие, что эта ночь последняя, — отозвался Марии.
— У меня тоже. И это хорошо. Не спорьте. Если бы мы вышли отсюда живыми — все бы разрушилось, сразу и бесповоротно… А так эти минуты останутся со мной навсегда.
— Со мной тоже, — он хотел ей сказать о том, что всего лишь через какой–то час у них появится шанс, но понял, что не следует сейчас разрушать ее состояние. Придет минута, и все произойдет само собой. Пусть она примет это как подарок судьбы, как предопределение. Он подумал, что, если ему вместе с ней удастся добраться до ставки Врангеля, задание можно считать выполненным. Она расскажет обо всем, что произошло, генералу Климовичу, и ее рассказом будут сразу и окончательно исчерпаны все сомнения и подозрения. Он подумал об этом и тут же отогнал от себя эту мысль. Она не была ведь для него просто средством достижения цели. Он никогда не позволял себе использовать средства подобного рода. Может быть, вопреки сложившимся традициям любой разведки, он выглядел «белой вороной», но он был представителем разведки молодой, нарождающейся, революционной; он был представителем иной — нравственной и этичной организации. Она начинала работать по другим законам и применять в своей деятельности иные методы, нежели те, которые веками складывались на Западе. Шел только двадцатый год, ошибки и заблуждения были еще впереди…
Она взяла его за руку:
— Я представила себе на минуту: вы входите в мой дом. Нет–нет, не подумайте, ради бога, что это дворец. Обычная петербургская квартира. Мой отец скромный преподаватель училища правоведения, и квартира наша совсем рядом — на углу Фонтанки и Невы, на втором этаже, маленькая, окна на обе реки, балкон. По вечерам, в погожие дни домик Петра желтый–желтый, а вода в Фонтанке — синяя–синяя…
— Вы представите меня своим родителям?
— Да, конечно. Я скажу: «Папа, вот человек, которого, который»… — она замолчала, потом разрыдалась.
Он молча гладил ее волосы, щеки, плечи. Постепенно она успокоилась и снова начала рассказывать: ей нужно было выговориться, и он слушал, не перебивая.
— В Луге у нас когда–то было маленькое имение. — Она вытерла глаза и аккуратно сложила платок. — Оно пошло за долги — общая наша мелкодворянская участь. Но отец сумел сохранить флигель на краю деревни, у церкви и кладбища. Я ведь очень религиозна… Вы ходите в церковь?
— Редко, — смущенно сказал Марин. — В прошлом. Теперь же совсем не хожу…
— А я каждый день ходила. Мой самый любимый день — великая пятница. Бьют колокола, выносят Плащаницу. Боже мой, как прекрасна жизнь, как она прекрасна, Владимир Александрович! Чтобы понять это, нужно побывать здесь. Теперь я это хорошо усвоила. В последнюю пасху перед войной к нам приезжал государь, запросто, с одним флигель–адъютантом. Однажды я вспомнила этот день…