Аборигены (Чикин) - страница 2

— Ага, — сказал Валька. — А это наш братишка.

— Здравствуй, братишка-матрос! — протянул руку малышу Ким, потому что он стоял ближе других к нему. — Как тебя зовут?

— И вовсе я не матрос, — важно ответил тот. — А зовут меня Валькой.

— Как? — Ким присел перед ним. — Повтори.

— Валька я… Вот…

— Да врет он, — вмешался Валька. — Валеркой его зовут. Это он сам выдумал. Хочет, чтобы — как мы.

— Валька я! — стоял на своем малыш. — Валька же…

— Конечно, конечно, — поспешил вмешаться Вениамин Тарасович, видя, что мальчик вот-вот расплачется. — Когда будешь большим, тебя будут звать Валеркой, а пока ты Валька. Все правильно. А не пора ли вам, Вальки, домой идти, а то мама с папой ругаться будут. Поздно уже.

— Не-е, — опять протянула девочка. — Нас мама не ругает. Она у нас хорошая.

— И папка хороший, — добавил Валерка. — Ведь хороший же?

Валька посмотрел на нас смущенно, словно извиняясь за брата: маленький, мол, вот и встревает в разговоры старших, что с него спросишь?

— Хороший, хороший, — успокоил он братика. Потом виновато к нам: — Они нас до одиннадцати отпустили. Сколько уже, дядя Саша?

Было около одиннадцати.

— Надо идти, — рассудительно сказал Валька. — Беспокоиться будут. Правда, они знают, что мы к вам пошли. Я вас по голосу узнал, дядя Саша. Как только вы крикнули… А вы завтра не уедете? Мы к вам придем? Можно?

— Милости просим, — ответил Ким. — Помощники всегда нужны. Вы, наверное, дома отцу с матерью помогаете?

— Помогаем, — тихо произнесла Валя. — А как же? — И отвернулась, погрустнела.

— Ребятня, кыш домой! — вдруг строго закричал Сашка. — Спать пора! Завтра утром приходите.

— Можно бы и не кричать на них, — недовольно пробурчал Ким, когда дети ушли. — Всегда ты, Сашка, так… Взорвешься без причины…

— А ты мог бы не спрашивать у них про отца и мать, если ничего не понимаешь!

— А что я должен понимать? Если ты много знаешь-понимаешь, так поделись со мной.

Позднее, когда мы поставили палатку, закусили при скудном свете свечи и забрались в спальники, Сашка, непрерывно отмахиваясь от комаров, рассказал:

— Пацаны — золото. И мать у них замечательная женщина. Они не только дома ей помогают. Уборщицей в школе она… Больная. Ей бы по-доброму-то надо не работать, хозяйством заниматься, но детей же трое. Я был у них дома… А отец? Плотник, говорят, хороший. Только по дому ничего не делает, все мать да ребятишки. Ну и закладывает частенько…

— Что закладывает? — рассеянно спросил Вениамин Тарасович.

— За воротник закладывает. А что — ему все равно. Правда, не буянит потом, но радости мало: деньги-то из дома уплывают. Вот и живут на ее зарплату. Мы здесь в прошлом году дней десять стояли, в тайгу вертолета ждали, потом на обратном пути застряли. Иногда к нам заглядывали другие пацаны, а эти — каждый день. Помогали. А время подойдет — домой. Пытались оставлять их ужинать — в столовку по вечерам не ходили, свои продукты доедали — они ни в какую. Мама, говорят, ждет… И главное, всегда они вместе. Мы к ним привыкли, полюбили их…