Иногда на улицах Гатчины я убегала от няни и с деланным страхом обращалась к незнакомым дядям или тетям:
— Я потерялась, отведите меня домой.
— Как тебя зовут, девочка?
— Я дочь Куприна.
И сразу люди улыбались и торжественно вели меня на Елизаветинскую улицу, знакомую всем гатчинцам.
В детстве я очень любила деревья. Помню рябину, на верхушке которой образовалось как бы удобное кресло, в котором я проводила много часов. Это был мой дом, мое убежище. Туда я залезала, когда приходил какой-нибудь неприятный для меня знакомый, туда я убегала от уроков французского языка или музыки.
Все деревья в нашем саду были мною обследованы. Я любила залезать на березу — ее белоснежный шелковистый ствол и светло-зеленая листва делали окружающий мир каким-то праздничным, светлым, кружевным.
Как-то, гуляя по саду, я заметила в соседнем заборе дырку, откуда на меня глядел какой-то круглый глаз. Чувствуя на себе все время этот пристальный, неутомимый взгляд, я выделывала всякие фокусы: то кружилась на одном месте с каким-нибудь тяжелым предметом почти до потери сознания, то прыгала с крыльца, то ездила верхом на добродушном сенбернаре. Однажды я быстро залезла на забор и, победоносно сев на него верхом, застала на месте преступления маленького мальчика с анемичным бледным личиком, большим безвольным ртом и огромными влажными карими глазами. Я ему предложила:
— Давайте познакомимся. Как вас зовут?
— Вова.
У него были вялые, всегда потные руки. Он был трус и врунишка. С тех пор он сделался моим верным рыцарем, моей жертвой. Бедный маленький мальчик Вова.
— Вова, если вы меня любите, ложитесь в крапиву!
— Вова, залезайте на забор!
Вова плакал, обижался, жаловался своей маме, после чего я наказывала его презрением и переставала с ним разговаривать. И снова видела его влажный глаз в дырочке забора. Потом он униженно просил у меня прощения, и снова начинались его мучения.
Однажды после очередной ссоры с Вовой я замазала глиной все дырочки забора, показывая этим, что все между нами конечно. Вова решил мне отомстить. Как-то, подкараулив мою маму на улице, он подошел к ней и сказал:
— Елизавета Морицовна, а вы знаете, почему я больше не играю с Ксенией? Мне запретила моя мама! Ксения пришла к нам, и, когда мама стала угощать ее чаем, она вдруг вцепилась ей в волосы.
Моя мать очень удивилась такому сообщению и повела Вову к нам в дом. При очной ставке Вова повторил свою выдумку. В доме, как всегда, были гости, приехавшие из Петербурга. Среди них оказался известный адвокат.
Папа решил устроить суд. Глядя прямо мне в глаза, Вова снова разыграл сцепу, как я вцепилась в волосы его матери. Возмущенная и удивленная, я, конечно, все отрицала, но была совершенно потрясена его невероятно убедительной ложью и актерскими способностями. Никакие перекрестные вопросы не помогли — каждый стоял на своем.