Пенилось вино. Играли гусельники. Хмелели паны и их слуги, а слово: "Нарва" то тут, то там вдруг проскальзывало в хмельных речах ближних к царю бояр и воевод, и звучало оно грозно, каленым острием касаясь слуха польских панов.
Много дней совещались польско-литовские послы с московскими посольскими людьми и ни к чему не пришли. Для передачи королю Сигизмунду была вручена грамота, в которой царь требовал "не вмешиваться Польше в государевы прибалтийские дела"; далее он требовал признания польско-литовским королем за Иваном Васильевичем царского титула, затем выдачи ему перебежчиков-изменников, чтобы совершить им строгий допрос и наказать их. Царь требовал также запрещения польским пиратам нападать на торговые суда, уходившие в море из Нарвы, и на иноземные корабли, шедшие в Нарву.
По окончании бесед с послами Иван Васильевич с грустью сказал своим посольским дьякам:
- Надежи немного на короля. Коль он из рук панов власть получил и умом их живет да императора немецкого слушает, какой же он есть владыка в своем государстве?!
Послухи Малюты Скуратова вызнали тайно у посольских слуг, будто Сигизмунд хитрит - на тайном совете с немецкими князьями в Вильне будто бы он поклялся положить конец "нарвскому плаванию", и пиратов он не только не сократит, а умножит.
В русском народе не напрасно сложилась поговорка про него: "Спереди лижет, а сзади царапает".
Однако государь после отъезда послов сказал боярам:
- А все же Нарва была и будет нашей. Так предуказано нам самим богом и завещано предками!
III
В сводчатом овале горницы, именуемой Угловой, сумрачно.
Вокруг лампады колышется сотканное из зеленоватых нитей воздушное кружево; серебряные цепи ниспадают с потолка струйками изумрудной капели.
Минута сурового молчанья, того молчанья, когда мысли значительнее, крупнее слов.
Два мужественных, неподвижных лица освещены отблеском лампады. То царь Иван Васильевич и только что прибывший из Пскова князь Андрей Михайлович Курбский.
- Уставать я стал, князь, уставать! - тихо говорил царь. - Литовские послы утомили. Много дней сходились мы, но, когда правды нет в сердце, слова пусты... Король лукавит. Пошто держит он у себя моих холопов, изменников? На что ему Тимоха Тетерин, Телятьев, Павшин? Чего ради держит он подлых иуд?! Выходит, они ему друзья, а царь нет?! Стало быть, на языке у него мир, а в сердце война. Требовал я выдачи изменников не ради казни, но чтоб испытать дружбу Жигимонда... Кабы он был мне друг и брат, не променял бы он меня на моих неверных слуг! Ныне мне открылось его коварство... И я знаю, куда наши кони ступят.