— Я представляю не только советский, но и китайский народ. Ведь мы, дунгане, выходцы из Китая.
Поздоровавшись с Соловьёвым, дядюшка Ян протянул ему аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги:
— Вот, Игнат Фёдорович… Заявление. — Он тяжело вздохнул. — Семь потов пролил, пока сочинил. Легче дом построить!
— Заявление?.. — удивился Соловьёв.
Сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, каменщик попросил:
— Да вы прочтите, Игнат Фёдорович… И уж простите, если что не так.
Соловьёв осуждающе покачал головой. Два дня тому назад дядюшка Ян основательно повздорил с управляющим трестом и теперь вот, как подумалось Соловьёву, явился с жалобой на начальство, адресованной, верно, в вышестоящие организации. Каменщик, судя по тому, что знал об этом столкновении Игнат Фёдорович, был прав, но Соловьёву настолько претили любые бумаги, что он и эту взял с какой-то недоверчивостью, мысленно обращаясь к дядюшке Яну: «Тебе ли, известному на весь район строителю, заниматься бумажными кляузами?..» Он хотел выразить своё неодобрение и сдержался только из уважения к знаменитому мастеру.
Надев очки, Соловьёв пробежал глазами первые строчки, и к щекам его прихлынула кровь, а на лбу выступила лёгкая испарина.
Заявление Су-Ниязова было адресовано «Директору нового совхоза товарищу И. Ф. Соловьёву». «Вы знаете, — писал дядюшка Ян, — я старый каменщик, а на целине надо будет построить много хороших домов. Я хочу поехать на целину и работать у вас в совхозе».
Соловьёву было стыдно за свои подозрения, и он посмотрел на дядюшку Яна с виноватой доброжелательностью; а каменщик торопливо проговорил:
— Вы уж не отказывайте мне, Игнат Фёдорович. Уважьте мою просьбу. Не к лицу мне отставать от народа.
— Спасибо, дядюшка Ян. Спасибо. — Соловьёв проводил гостя до дверей и на прощанье крепко пожал руку. — Очень рад, что будем работать вместе.
Едва захлопнулась дверь за Су-Ниязовым, как в кабинет этаким колобком вкатился новый посетитель — старик казах, весь воплощение добродушия и чистосердечия. Роста он был небольшого, длинная редкая борода доставала до округлого брюшка, а тугие румяные щёки напоминали свежестью и цветом наливное яблоко. Завидев его, Соловьёв встал навстречу:
— Добро пожаловать, Мейрам-ата! Садись, пожалуйста. Как дела? Как здоровье Шекер-апа?
— Все здоровы, и дела, слава аллаху, неплохи! — ответил старик и, поудобней устроившись в кресле, с добродушным спокойствием заявил: — Вот пришёл ссориться с тобой.
Казалось бы, давно пора было Соловьёву привыкнуть к причудам уста Мейрама, который страсть как любил озадачивать и ставить в тупик своих собеседников, но всё-таки каждый раз, когда старик начинал говорить загадками, Соловьёв не мог скрыть своей оторопелости. Вот и сейчас: опешив от неожиданного заявления, Игнат Фёдорович в недоумении уставился на старика.