Сплетенными из рыбьих кишок сетями, костяными острогами, а то и просто руками люди умудрялись брать с этой жестокой жатвы свою десятину. Более того, находились смельчаки, нагишом нырявшие в ледяную воду, чтобы в чуждой для себя стихии сразиться с могучими хищниками, имевшими лишь одно-единственное уязвимое место — круглые глаза-блюдечки. Метровая острога, пробивавшая этот глаз, доставала до мозга хозяина подводного мира, который спустя некоторое время всплывал под торжествующие вопли всего племени. Такая охота редко обходилась без жертв, но была вполне оправданной: она приносила самые прочные кишки, самые острые и длинные кости, самый вкусный и питательный жир.
Не знавшие огня и не строившие жилищ, прикрытые лишь жалкой одежонкой из рыбьей чешуи, эти люди могли выжить только при условии непрерывного движения, а непрерывно двигаться могли только питаясь обильной, высококалорийной пищей. Сбившись тесной толпой, места в которой располагались строго по ранжиру — женщины с детьми, подростки и только что побывавшие в воде охотники в центре, все остальные по краям, — племя трусцой описывало возле полыньи бесконечные круги, и пар столбом поднимался над ним. В этой давке люди, согреваемые теплом друг друга, умудрялись спать, есть, совокупляться и разрешаться от бремени. Само собой, что век человеческий в Леденце был недолог. Каждый неспособный выдержать однажды заданный темп был обречен. Сесть, а тем более лечь на лед — означало умереть. Та же участь грозила одиночке или даже группе, численность особей в которой не превышала нескольких десятков.
Случалось, что левиафаны по неизвестной причине покидали полынью и она вскоре замерзала. Тогда племя, бросив все, чрезмерно отягощавшее его, включая грудных детей, устремлялось на поиски другой кормушки. Краткие остановки в пути допускались только для рекогносцировки окружающей местности. В плоском, практически двухмерном мире это возможно было сделать только одним способом — на прочной рыбьей шкуре, как на батуте, подбрасывать вверх самого зоркого подростка. Если вожделенной полыньи все же не оказывалось в поле его зрения, племя продолжало путешествие наугад. Такие поиски не всегда кончались удачей. В своих скитаниях по Леденцу мне не однажды случалось натыкаться на как бы олицетворявшие этот мир жуткие памятники, состоявшие из нескольких сотен или даже тысяч плотно смерзшихся человеческих тел. Их бледные лица, едва различимые сквозь корку кристаллического льда, не выражали ни страха смерти, ни покорности судьбе, а только лишь напряжение последнего, уже запредельного усилия.