Три раза удалось Буслаю проделать свой голый рейд по вражеским авангардам, почти полсотни неприятельских солдат окропили песок своими перемешанными с кровью мозгами, при этом сами не понеся вообще никаких потерь, пережив, разве что, потерю стыда. Это позволило части гуанчей отбыть на лодках на Тенерифе, не опасаясь преследования со стороны кораблей, а части удрать посредством камней-порталов.
Когда минули три дня, то косоглазому Меуру и его верному сподвижнику Бетенкуру стали поступать доклады, что какая-то странная тишина воцаряется на занятых островах: ни свиста, ни ругани, ни ударов топором из-за обломка скалы. А главное — пропало ощущение, что где-то рядом притаился враг, еретик, язычник.
— Словно все вымерли, или удрали куда-то, — повторяя друг друга, доносили командиры.
— Нет! — гордо отвечал всем одно и то же Жан де Бетенкур, горделиво складывая руки на бочкообразной груди. — Это мы победили. Канарские острова наши.
Все более впадающий в слабоумие святой отец Меур даже в ладоши хлопал:
— Ты, мой ученик — настоящий завоеватель и вообще — Канарский король.
Сбылась мечта идиота, исполнилось предсказание Вия из стеклянного шара.
И невдомек было им, что еще четыре века будут резать завоевателей освоившиеся с партизанской разбойничьей жизнью «непримиримые» гуанчи, и ни один из них не сдастся на милость победителя, в какой бы переплет не попал. Кровь берсерков бурлила в их жилах, кровь великих предков определила выбор.
А где-то на краю земли, именуемом остров Пальма, волею судьбы отставший от своих товарищей Илейко будет держать неравный бой с превосходящими силами инквизиторов. И пасть бы ему на чужбине, если бы не невозмутимый и надежный товарищ, известный среди гуанчей, как Эйно Пирхонен.
В отмеренный срок некогда могучий народ меря, они же рутены, они же гуанчи, двинулся в путь. Это вовсе не означало, что все они погрузились в кибитки, ведомые остроухими меринами, затянули прощальную песню и поехали, бренча бубенцами, по разбитой дороге. Так только чигане, не помнящие своей истории, таборами кочуют: в одном месте землю загадили — переезжают на другое.
Три дня — именно столько требовалось Морскому Царю, чтобы выполнить передаваемый из поколения в поколение завет: показать своему народу путь. Где-то из глубин памяти всплыла догадка, чуть поколебавшись под ветром сомнения, она обрела контуры, а потом и вовсе сформировалась в уверенность: следуй на малиновый звон. Иными словами, на голос китежского храма.
Царь спустился в Пещеру Ветра, побродил по ее галереям с приставленной к уху пятерней, вслушиваясь в легкий шелест и завывания сквозняка, мерную капель сталактитов и возню невидимых летучих мышей. Чем вернее он продвигался, тем отчетливее слышал свои удары сердца, которые отзывались в его голове далеким-далеким колокольным звоном. Не сразу он обратил на это внимание, а осознав — понял, что двигаться нужно в самое сердце вулкана Тейде. Опять же, и знаки начали встречаться, как вехи.