Кто-то из генеральских шишек стал президентом. Болван, на долю которого выпала историческая миссия сделать диктатуру окончательно невозможной. Favelas, сказал президент, даже его лошадям под конюшню не годятся. Минимальный доход, размеры которого он установил, таков, сказал президент, что можно застрелиться. Общество бурлило.
Работай, сказал Левингер Лео, ты должен готовиться, это продлится совсем недолго. Впервые Левингер стал бывать у себя в саду, его можно было видеть там ежедневно, обычно рано утром. Особенно он полюбил помидоры. Помидоры следовало поливать очень рано. Капля влаги на плодах после восхода солнца могла оказаться для них смертельной. Эта капля действовала, как лупа, сжигая плод. Помидоры вырастали большими, красными, сочными, если все сделать правильно, и гибли от малейшей ошибки.
Прежний садовник был уволен, появился новый. Прежний садовник не мог понять, что помидоры — это фрукты. Райские яблоки. Он считал, что это овощи.
Повариху уволили, взяли новую. Прежняя всегда снимала кожуру с помидоров. Так уж она привыкла в течение многих лет. Она не понимала, скольких трудов стоила и какой гордостью являлась безупречная кожура помидоров. Работай, сказал Левингер, ждать осталось недолго. Ты должен подготовиться, сын мой, эти правители скоро вынуждены будут уйти, их решения становятся все иррациональнее, это может случиться уже завтра, уже завтра, смею заметить. Самым странным было то, что Лео и вправду удавалось успешно работать. Он читал, делал выписки. Он делал наброски для гигантской работы, задуманной с таким размахом, что военные, с его точки зрения, могли еще несколько лет оставаться у власти. Вечное «завтра» Левингера выводило его из себя. Он писал наброски для отдельных глав. Многократно их переписывал. Потом бросал все это. Ему необходимо было еще много что прочитать и изучить. События тоже научили его кое-чему: тот, кто изучал Гегеля, в состоянии понять «Капитал» Маркса, — это было обстоятельство, которое ошеломило его. Лео принялся изучать Маркса. А разве 1968 год не показал, что варианты и возможности изменения мира отнюдь не исчерпаны? История еще не завершена. Это он понял. Несмотря на то, что он не знал, каким образом совместить телеологию истории Маркса и его собственную, он тем не менее чувствовал, что его прежняя тема ожила вдвойне и наполнилась актуальным содержанием: проблема движущих законов истории, вопрос — как я могу изменить мир. Он боялся только одного: а вдруг военные уйдут раньше, чем он все поймет.
Конечно, он думал о Юдифи, когда писал. Так было всегда. Одно изменилось: появилось ощущение смертельно трагического счастья, что она умерла. Все, что он читал, думал, писал, будучи адресованным Юдифи, простиралось в бесконечность. Он не должен был, влекомый жаждой окончательного порабощения, сегодня обязательно завершить работу, чтобы завтра запечатать ее в конверт и отправить Юдифи. Цель его ежедневного труда находилась теперь в бесконечности, то есть наконец-то там, откуда должно было распространяться воздействие его работы.