Лео ехал медленно, механически крутя руль, его голова была пуста, как чистый лист бумаги. Он миновал развилку, правая дорога вела к кладбищу Морумби, переехал через мост к Бруклину. Он пересек улицу Санто-Амаро, но не свернул направо, хотя, чтобы попасть к бару, достаточно было двигаться дальше по Вереадор Жозе Динис. Но туда он не поехал все равно, он доехал только до Барао де Триунфо, остановился перед домом Юдифи.
Во всех окнах горел свет, Юдифь была дома. Скрипнула садовая калитка. Звук его шагов гулко раздавался по каменным плитам маленького палисадника. Дверь в дом не была заперта. В гостиной Юдифи не было. Лео пошел в кабинет. Юдифь стояла, склонившись над письменным столом, спиной к двери, облокотившись на стол. Через футболку видны были позвонки. Юдифь подскочила с резким криком, она так испугалась, что Лео тоже сильно вздрогнул, словно не только он, но вместе с ним еще кто-то незаметно от него пробрался в дом.
Что ты здесь делаешь? Лео и сам себе не мог ответить. Почему он пришел сюда? Лео сам этого не знал. Она думала, что все кончено, раз и навсегда, она хочет, чтобы ее оставили в покое, в покое. Лео сразу заметил, что она нюхала кокаин. Ее непрерывно шмыгающий нос, нетерпение, нервное беспокойство, резкость движений. Что ему здесь нужно? Лео подошел к ней. Ой, Лео, сказала она, ты меня до смерти перепугал. Она отвернулась от него и вновь склонилась над столом. Лео все еще пытался найти слова, какое-то объяснение, почему он пришел сюда. Но казалось, не было больше никакой необходимости это объяснять. На письменном столе Юдифи лежали кипы исписанных листков, папки, раскрытые книги. На одной из книг — маленькое зеркало, белый порошок и бритвенное лезвие. Вот Юдифь разминает лезвием кокаин, ритмично и сосредоточенно, не обращая в этот момент никакого внимания на Лео. Юдифь, я — беспомощно сказал он. Ты тоже хочешь? спросила она, потом свернула в трубочку денежную купюру и ею поднесла порошок к носу, потом выпрямилась и протянула купюру Лео, сама еще раз с силой втянув в себя воздух через нос. Ах да, ты не хочешь, и никогда не хотел, мне еще и лучше, у меня его не так много, и если я завтра не достану порошок, придется собирать всякие остатки, вот может быть что-нибудь с тарелки упало, или я выдохнула несколько крупинок на стол, а может быть и на пол? Было что-то гнусное, отвратительное и вместе с тем — трагически самоиздевательское в том, как она ползала на коленках, смачивала подушечку указательного пальца слюной, проводила пальцем по полу и потом массировала этим пальцем десны. Она была невменяема. Вот она снова стоит перед Лео. Какое белое у нее лицо, какие остекленевшие глаза. Отражался ли Лео в ее глазах? Доносилось чуть слышное посвистывание с короткими перерывами. Ее дыхание. И все время это выражение нервозного беспокойства на лице. Она непрерывно облизывала губы, кусала их, проводила языком по деснам, терла нос тыльной стороной ладони. Какие впалые у нее щеки. Призрачная жизнь среди развалин.