Свое разочарование и свой гнев Оберлус вымещал, естественно, на Малышке Кармен; до сих пор стоически переносившая плохое обращение, однажды ночью она неожиданно столкнула его с кровати с силой, несвойственной женщине ее физического сложения.
Глаза ее метали молнии.
— Довольно! — вскричала она вне себя и с растрепанными волосами. — Кто я, по-твоему? Собака?
Оберлус поднялся с пола, слегка оторопев, поскольку в тот самый момент не проявлял по отношению к ней никакой особой жестокости. Ей показалось, что он спустит ей с рук ее поступок, однако внезапно он прыгнул вперед и изо всей силы ударил ее кулаком в лицо, отчего она опрокинулась на спину.
Когда Кармен де Ибарра очнулась, она лежала лицом вниз, привязанная к кровати за разведенные в стороны ноги и руки, а сильная боль, которую она испытывала, заставила ее догадаться, что Оберлус насилует ее содомским способом, стараясь причинить как можно больше мучений.
— Пожалуйста! — взмолилась она — Пожалуйста!
Однако Оберлус делал свое дело, пока не изверг в нее семя и не затих, лежа на ней и кусая за шею.
Через некоторое время, когда дыхание успокоилось, он прошептал ей на ухо:
— Ты сказала пожалуйста?
Она молча кивнула.
— Вот это мне нравится, — одобрил он. — Тебе пора решиться заговорить и по-человечески просить меня о чем бы то ни было… Или до тебя все еще не дошло, что я человек?
— Ты ведешь себя не как человек.
— Потому что никто никогда не относился ко мне как к человеку.
Он вышел из нее и сел на кровати, начав неторопливо развязывать узлы. Освободив ее, он заставил ее перевернуться, лечь лицом вверх и цепко схватил за подбородок.
— Смотри на меня! — приказал он. — По-твоему, я похож на человеческое существо, на человека? — В ответ на ее безмолвный и испуганный кивок он довольно засмеялся. — На самого страшного из всех людей, не так ли? Но все равно на человека. — Он прищелкнул языком. — На свете существует еще только одна вещь, которая внушает больший ужас, чем моя физиономия. Я сам. — Он поднялся, прошел к столу, схватил бутылку с ромом и жадно стал пить из горлышка. Закончив пить, сказал: — Я превратился в кое-что похуже, чем моя физиономия, это уже о многом говорит, не так ли?
Пристально глядя на него, она спросила:
— Ты всегда был таким?
Оберлус удивленно обернулся, поставив бутылку на стол.
— Каким именно? — уточнил он. — Таким уродливым или таким жестоким? — Он пожал плечами. — Впрочем… Думаю, что одно связано с другим. Да, — кивнул он, — с тех пор, как я себя помню, я всегда был таким. Я родился таким, как те недоноски, которых врачи сохраняют в сосудах со спиртом, только в отличие от них мне, как на грех, вздумалось продолжать дышать. А моя мать-мерзавка, наверно, была ревностной католичкой, коли не согласилась, чтобы меня тотчас же отправили назад в преисподнюю! Так вот, моя мать, видно, уперлась и решила меня вскормить, пока не выдержала и не сбежала.