При звуке его голоса, подтвердившего, что Спенсер не спит и осознает свои действия, она словно превратилась в камень.
Если бы только Эви остановилась на мгновение и задумалась, то поняла бы, что он проснулся. Но потерявшись в его прикосновениях, в жажде, охватившей ее тело, она предпочла проигнорировать очевидное.
Его дыхание обожгло ей шею.
— Ты такая же сладкая на вкус, как и на ощупь?
Услышав его громовой голос, Эви больше не стала себя обманывать. Глубокий хриплый голос Спенсера, его слова, переполненные желанием, заставили ее почувствовать себя дурочкой, которую обманули и использовали.
Он знал, что произойдет и планировал это — то самое соблазнение, которым ей пригрозил.
Злость поднялась в Эви, накрыла ее волной стыда, но ее тело ответило Спенсеру, выгибаясь навстречу его пальцам, играющим с ее влажной плотью, безошибочно нашедшим то самое место, о котором говорила Милли. Место, где женщина забывает себя и окружающий мир, растекаясь лужицей трепещущих, кричащих нервов.
Пока Милли ей об этом не сказала, Эви и не подозревала, что такое у нее есть. Спенсер нашел его. Прикоснулся к нему. Его пальцы скользнули по ней, и ее пронзило желание.
Он знал. Конечно, он знал.
И использовал свое знание, чтобы подвергнуть ее пыткам, поработить. Он обводил крошечный бугорок сильными, но небольшими круговыми движениями, пока сдавленный крик не вырвался из ее горла. Ненавидя его — ненавидя себя — она выгнулась, рванувшись вверх и разлетаясь на кусочки.
Спенсер ускорил движения рукой между ее ног, прижав Эви к кровати. Его приблизившееся лицо, которое она теперь могла рассмотреть до последней черточки, казалось суровым и непоколебимым в тусклом свете камина.
Застонав, она напряглась и выгнулась, вцепившись руками в простыню.
— Вот так, — с блестевшими животным удовлетворением глазами Спенсер продолжил свое чувственное наступление, медленно поглаживая ее пальцами.
Ее бедра раскрылись сами по себе, все шире раздвигаясь для него.
— Пожалуйста, — умоляла она, не задумываясь, о чем просит.
Но он знал и ответил на ее мольбу, войдя в нее пальцем, мучительно медленно наполняя ее. Скользящими движениями он проникал в нее, останавливаясь, чтобы погладить и потеребить маленький бугорок, и снова глубоко вонзаясь.
Поддавшись, наконец, растущему напряжению, она вскрикнула и взорвалась от ослепительно ярких нахлынувших ощущений, пронесшихся сквозь нее.
Тяжело дыша и дрожа, Эви свалилась обратно в постель, разжав кулаки и веря в то, что никогда она уже не будет прежней, правильной. Никогда больше не захочет ничего — кроме него. На всю оставшуюся жизнь.