— Тебе эта вещь знакома, не правда ли, американка?
— Да.
— Откуда? Говори.
— Я дала его ей, чтобы она могла себя защитить.
— Ты дала ей инструмент, чтобы выдрать то, что, как она верила, внутри нее. Она всунула его себе в матку, словно она бутылка дешевого вина.
Доволен, улыбается.
— Ты шокирована?
— Это он был внутри нее?
— Нет, она сжимала его в руке, как будто он имел для нее большую ценность, когда я нашел ее. Счастливая. Вот этого хотела глупая девка. Если ты шокирована, то ты так же глупа, как и она.
— Я не могла ее спасти. Я даже себя спасти не могу. Я не героиня.
— Конечно, нет. Я мог ее спасти. Я герой. Я спасаю мир от мерзости, которую он породил своими грехами.
Из моего горла вырывается смешок.
— Ты?
— Я — герой. А ты — ничтожество. Что ты пыталась спасти? Одну тупую слепую девку. Мои цели намного масштабнее. Намного более важные. Они принесут миру пользу. Я убью чудовищ, созданных человеком.
Я закрываю глаза. Настоящее ускользает из моих пальцев, словно намазанная жиром веревка.
— Какого же черта ты ко мне привязался? Я — никто. Всего лишь уборщица.
— Не просто уборщица. Ты работала в «Поуп Фармацевтикалз». А это значит, что ты была собственностью Джорджа Поупа.
Тогда
Бип.
— Мама, папа! Если вы дома, возьмите, пожалуйста, трубку.
Пауза.
— Дженни и я в порядке. Никто из нас не заболел. Просто чтобы вы знали. Я… мы скучаем по вас.
Бип.
Это была бы настоящая зима, только без снега. Пока. Бог его знает почему, но воздух достаточно холодный, чтобы снежинки не теряли своей особенной формы. В библиотеке еще горит свет, однако наручные часы сообщают мне, что он вот-вот погаснет. Я не могу долго отсутствовать. Дома у меня заперта Дженни с полулитром мятного мороженого, посыпанного шоколадной крошкой.
— Это все, что у них было? — спросила она, когда я торжественно протянула ей картонный стакан. — Я хотела с изюмом и ромом или с печеньем.
Мороженое обошлось мне в двадцать долларов. Двадцать! Это все, что было в магазине, кроме мороженого с маркой их торговой сети за двенадцать. Но в нем больше воздуха, а не собственно мороженого.
Прошла неделя, как Дженни потеряла Марка и мы узнали, что потеряли наших родителей. Я звоню и звоню, но никто не отвечает. Телефонная сеть умирает. Теперь все чаще звонки заканчиваются тишиной.
Я по-прежнему прихожу сюда ежедневно, но теперь без Дженни. Я ищу фамилию Ника и надеюсь не найти ее. Обычно я иду сразу после работы, но сегодня мне позвонила плачущая Дженни.
— Ты можешь в это поверить? — спросила она меня, как только я вошла.
Она смотрела телевизор, старую серию какой-то мыльной оперы — новые теперь не снимают.