.
Пророк обращается к гибнущей миллионной аудитории, среди которой его слова находят поддержку и понимание.
Конь белый. Он скачет среди нас.
Сейчас
Понадобилась неделя, чтобы я снова могла пройти несколько шагов и у меня при этом не помутилось бы перед глазами. На этой неделе я питалась лучше, чем когда-либо с тех пор, как началась война. Эти изгои умнее, чем остальная часть человечества. Вынужденные существовать на периферии общества, они развили в себе умения, необходимые для выживания за пределами цивилизации. Они сами выращивают пищу. У каждого члена клана есть свои обязанности перед всеми остальными. Пока мы оплакиваем утраченные нами привычные блага цивилизации, они продолжают делать то, что делали многие поколения их предков. Они как винтики в простом, но эффективном механизме.
Прошла еще одна неделя, и я разыскиваю Янни. Я не верю, что швейцарец выжил. Этого не может быть. Если только мое сознание не сфабриковало его смерть, чтобы я отправилась на тот свет с уверенностью в своей победе.
— Как выглядит этот человек? — спрашиваю я мальчика.
Если Янни и считает мой вопрос странным, он этого не показывает. Каждое слово для него — возможность продемонстрировать свое знание английского.
— Он, — Янни проводит рукой у себя над головой, — белый. Его волосы — белые. Не как у старика, а как у кинозвезды.
Это швейцарец, да, видимо, это он. Я не знаю, как ему удалось выжить, какие волшебные снадобья употребили для этого цыгане. Я не понимаю, как я могла потерпеть такую неудачу.
— Блондин, — подсказываю я ему онемевшим языком. — Людей с такими волосами мы называем блондинами.
Он пробует произнести это слово:
— Блондин.
— Я хочу увидеть… своего мужа.
Во рту — желчная горечь.
Входят две женщины, обе в пестрых футболках и многослойных заношенных юбках. Они разговаривают с мальчиком и при этом не считают зазорным открыто рассматривать меня. Для них я диковинка, чужая и малопонятная.
— Он жив? — спрашиваю я.
Пожалуйста, пусть он окажется мертвым. Хотя это и идет вразрез со всем, во что я верю, и делает меня менее человечной, я хочу, чтобы это было так. Могу ли я по-прежнему быть честна сама с собой?
— Он в плохом состоянии, — говорит парень.
— Мне нужно увидеть его.
— Хорошо, я отведу вас.
Он берет меня под локоть, его рука намного сильнее, чем казалось на первый взгляд. Жилистая. Мы медленно идем.
Мужчина с тележкой, нагруженной арбузами, пересекает дорогу. Здесь тепло, как будто лето стоит в самом разгаре. Пот гусеницей наползает мне на верхнюю губу. Сам собой в голове возникает вопрос: а какая погода сейчас дома? Хотя его больше и нет, дом незыблемо пребывает в моей памяти как символ того, что было, прежде чем мир рухнул. Мое сердце словно ободрано железной щеткой. Нужно сказать что-нибудь, причем поскорее, иначе я не сдержусь. Я глотаю. Глубоко вздыхаю.