— Смотри, если тебе нравится.
— Ты свинья, — говорю я.
Услышав мой голос, девочка попыталась отстраниться, но он крепко держит ее за волосы, и ее начинает тошнить. Он отпускает Лизу, делает шаг назад, и она, упав на руки, начинает блевать в траву. Она отползает дальше в кусты, пока не превращается в едва различимый силуэт человека, согнутого рвотой.
— Она больна.
— Она беременна.
Он застегивает молнию штанов и засовывает пистолет сзади за пояс, именно так, как это делают в кино.
— Откуда ты знаешь, что это не «конь белый»? — спрашиваю я.
— У нее не хватало мозгов предохраняться во время совокупления. В недавнем прошлом.
В его холодном взгляде сквозит надменность триумфатора.
— Она сама рассказала, мне не пришлось спрашивать. Через несколько месяцев она будет излечена. Не думай, что я отец. Это не так.
У него хвастливый вид человека, который знает сто́ящий секрет.
Я сама знаю, что ты не отец. Эту мысль я оставляю при себе. Мои инстинкты подсказывают, что об этом не нужно говорить.
— Тем не менее это все-таки может быть «конь белый».
— Она показала мне свою грудь. Она у нее как дорожная схема. Ты на свою собственную смотрела в последнее время? Твои вены не стали более видимыми? Твоя грудь не стала тяжелее, хотя все остальное тело слабеет и истощается с каждым днем?
Он подходит ко мне, его губы искривляются в злобной усмешке.
— Вы можете вырастить своих ублюдков без отцов.
Возможно, он вообще не знает, кто отец ребенка Лизы. Просто не знает. Ведь за холодной насмешкой, которая служит ему защитной скорлупой, в глубине его глаз кроется целая куча сомнений. И невозможно предугадать, в какую сторону качнется его рассудок.
— Ты с нами только потому, что втроем безопаснее, чем вдвоем, — говорю я.
— Я с вами, потому что сам так решил. Не имеет значения, нравится это тебе и маленькой шлюхе или нет.
— Продолжай так думать.
— Ты умрешь без меня. Как чуть не умерла твоя глупая подружка.
Плечи Лизы вздымаются. У нее не «конь белый». Она не умрет. Просто беременна. Как и я. Я знаю, что швейцарец прав, опять прав. Я была слишком занята, наблюдая за смертью вокруг, и не заметила признаков зарождающейся жизни. Облегчение во мне смешивается со страхом, и они достигают такой однородности, что я уже не в состоянии отличить одно от другого.
Хорошенькая мы парочка.
Забор из сетки поверху увит колючей проволокой, как будто украшен диадемой бывшей королевы красоты. Плачевное состояние не умаляет его собственного достоинства: однажды поставленный, он существует с определенной целью.
Мы стоим на дороге, глядя на изъеденную ржавчиной рабицу. После одного прекрасного дня вернулись дожди, еще более мстительные, чем когда-либо раньше.