Я знаю, что Лиза имеет в виду.
— Если то, что он говорит о своем прошлом, правда, — может. Но риск будет слишком большим. Нужны условия стерильности, соответствующее оборудование. У нас ничего этого нет.
— Наверняка в Греции есть больницы.
— Ты права. Но чего там нет, так это электричества.
— Мне все равно.
Ее губы изгибаются в легкой улыбке. На ее лице кротость и мечтательность. Она выглядит довольной.
— Я уверена, он сможет мне помочь.
Тогда
Нику нравится иногда возникать у меня в голове, как будто ему доставляет удовольствие создавать в ней смятение.
«Я советовал раскрыть вазу, — слышу я его голос, — а не разбивать ее».
— Иногда мой характер подталкивает меня к правильным решениям.
«Ты осознаешь, что говоришь сама с собой?»
— Да.
«Хорошо, что ты это понимаешь».
— Уходи.
«Ладно».
— Нет, побудь со мной.
Примерно через неделю после того, как он обмолвился о своей болезни, я начала просматривать газеты в поисках его некролога. Я знаю, что можно было просто взять телефон и позвонить, но я этого не сделала. Я разрывалась между отрицанием и принятием. Дело в том, что, имея дело с газетой, я могу послюнявить палец, потереть им бумагу, сделать факт несуществующим. Но я не смогу вынести телефонный звонок в бесконечность и стереть не принятый мертвецом телефонный вызов.
По ту сторону двери меня ожидает черно-белый мир. Я накидываю узду на свое уныние и выхожу поприветствовать его. Дойдя до холла, я останавливаюсь — на моем пути встает пара военных ботинок. Ник.
— Так ты не умер.
— Я не умер.
— Но как это возможно?
Он смеется.
— Такого пункта, как «умереть», в моем списке нет.
Моя улыбка расцветает постепенно, пока не становится явной и полной.
— А что в твоем списке?
— Не умирать. Вернуться сюда. Вот это.
Он притягивает меня к себе, берет мое лицо обеими ладонями и становится для меня целым миром. Такой поцелуй, возможно, никогда больше у нас не повторится, поэтому мы стоим тут, в тепле и безопасности, бесконечно долго. Когда он отстраняется, что-то уже потеряно. Думаю, это мое сердце.
— Что еще в твоем списке?
— Зои…
Мои губы остывают слишком быстро. Я знаю, что он собирается сказать.
— Я поняла. Я понимаю. Тебе нужно идти. Мужчинам важно быть героями.
— Я не хочу воевать, — говорит он. — Но я хочу победить.
— Я знаю. И я рада, что ты пришел. Но если ты там умрешь, я буду ненавидеть тебя вечно.
— Нет, тебе не придется, — отвечает он и, повернувшись, направляет свои стопы на войну.
Стеклянная дверь медленно закрывается у него за спиной. Мои руки, такие теперь бесполезные, безвольно повисают.
Как добиться судебного запрета на приближение ко мне грусти и отчаяния?