Поезд опоздал на десять минут. Я стояла около контрольного барьера и даже, когда поезд прибыл, пыталась скрыть волнение, так как боялась смутить Себастьяна неумеренным выражением любви.
Себастьян не любил внешних проявлений чувств.
Когда я увидела, что он идет ко мне, я подняла руку в знак приветствия, мимоходом улыбнулась и сделала небольшой шаг вперед. Мне казалось, что мое сердце вот-вот разорвется от счастья. На нем был измятый летний костюм с его любимым галстуком, который следовало давно почистить; шляпы на голове не было. Потрепанный старый чемодан в руке, возможно, был тяжелым, но он нес его так легко, как женщина сумочку.
— Привет, дорогой, — сказала я небрежно. Я знала: всегда лучше выглядеть чуть-чуть холоднее, чем на самом деле. — Как ты поживаешь? — Я вынуждена была встать на цыпочки, чтобы его поцеловать, поскольку он был слишком высок.
— Хорошо.
Мы шли к машине в дружеском молчании.
— Боже, — сказал Себастьян, когда увидел кадиллак, — какой ужасный цвет.
— Корнелиусу он нравится. Chacun à son goût![9]
— Не будь слишком высокого мнения о его вкусе. Почему, черт возьми, он не купит приличный «роллс-ройс»?
— Дорогой, ты ведь знаешь, Корнелиусу нравится поощрять развитие американской промышленности!
— Я думал, в настоящее время общая идея заключается в том, чтобы вливать деньги в Европу. Боже мой, какое ужасное место Нью-Йорк — посмотри! Посмотри на всех этих грязных и безмозглых людей, на жалкие улицы! Какие груды отбросов!
— В Филадельфии хуже, — сказала я, повторяя нью-йоркскую шутку.
— Где это?
Мы засмеялись, и когда мы вместе сидели в машине, я не могла удержаться, чтобы не наклониться и еще раз поцеловать его.
— Приятно видеть тебя снова, дорогой.
— Угу. Какие планы? Как обычно? Есть хоть малейшая надежда, что Корнелиус отметит большую семейную вакханалию Четвертого июля и пораньше уедет в Бар-Харбор?
— О, дорогой, ты же знаешь, Корнелиус чтит американские традиции!
— Эмили и компания приезжают?
— Четвертого июля? Да, конечно!
— И Скотт?
— Думаю, что да.
— Слава Богу. Наконец здесь будет хоть одна личность, с которой интересно поговорить.
— Дорогой, ты не должен говорить такие вещи!
— Кто еще приезжает?
— Ну…
— Сэм и Вики?
— Да. О, дорогой…
— Забудь об этом. Я не хочу говорить о ней.
Поездка продолжалась в молчании. Я хотела крепко пожать ему руку, чтобы утешить его, но поняла, что этого делать не стоит. Когда мы прибыли домой, Себастьян тотчас же ушел в свою комнату, закрыл дверь и поставил пластинку «Тангейзера», и только в шесть часов я смогла собраться с духом и побеспокоить его.