Он приехал десять минут спустя, высокий худощавый мужчина тридцати одного года с черными коротко стриженными волосами и темными глубоко посаженными глазами на бледном жестком лице. У него был вид человека, с которым стоит считаться. Мне это импонировало. И хотя я прекрасно понимал, какую опасность представляют излишне амбициозные люди, но уже на протяжении четверти века общался именно с такого рода людьми и прекрасно научился держать их на расстоянии. Я не возражаю против удачливых людей, но до тех пор, пока их великие мечты не выйдут из-под моего контроля.
— Привет, Скотт. — Я улыбнулся и пожал ему руку.
— Привет! — Он сжал мою руку и тоже улыбнулся, демонстрируя взаимное доверие и дружелюбие. — Ты что, спятил? Что за дурацкая затея вытащить меня сюда в час ночи, чтобы обсуждать Достопочтенного Беду?
— Ты что, миллионеров не знаешь? Они выдумывают все что угодно, лишь бы удовлетворить своим причудам, желтая пресса всегда пишет, что мы… Скажи, после того как ты расскажешь мне о монахе, сыграем с тобой в шахматы?
— Мне кажется, что монах был лишь предлогом, чтобы заставить меня тащиться через весь город!
В библиотеке я подошел к бару и достал две бутылки кока-колы.
— Прекрасно, — сказал я, передавая Скотту его кока-колу и усаживаясь в кресло напротив него. — Расскажи мне точку зрения монаха на краткотечность нашей жизни и невежество человечества.
— Ну, в общем так, — протянул Скотт, предложил мне жевательную резинку, и мне пришло в голову, что мы, вероятно, забавно выглядим, живя здесь — в стране, о которой Беда никогда и не слыхивал, — жуя резинку и обсуждая о теории средневекового монаха спустя двенадцать веков после его смерти.
— Беда рассказывает историю, — сказал Скотт, продолжая жевать, — обращения в христианство одного из величайших королей Англии Эдвина Нортумберийского. Эдвин решил посоветоваться со своими помощниками, следует ли ему решиться принять христианство. Итак, они сидели в зале Уайтенгемот и пытались прийти к единому мнению. Это должно было быть величайшим решением, поскольку если Эдвин принимал христианство, то и остальные должны были принять его. Наконец, один из них произнес: «Почему бы нам не попробовать эту новую религию, что мы теряем? Мы же абсолютно невежественны. Человеческая жизнь напоминает полет маленькой пташки, когда она среди суровой зимы залетает в ярко освещенную залу, помедлит минуту в тепле и затем вылетает за дверь, обратно в ночь, в поисках своего конца». Или, проще говоря, нам не известно, откуда мы пришли и куда направляемся, и наша жизнь — как яркая вспышка света в кромешной тьме вечности.