— Да. Ты прав.
— Господи, так вот какая она антисемитка! — Он тяжело поднялся со стула и поплелся к двери. — Пойду-ка я, пожалуй. Пока, Корнелиус. И спасибо.
— Спокойной ночи, Себастьян.
Он вышел. Я остался сидеть за столом. Внезапно мне пришло в голову, что всему этому есть, вероятно, очень простое объяснение, и если я попрошу Алисию все мне рассказать, то почувствую облегчение. Я попытался сформулировать свой вопрос: «Извини меня, Алисия, но как получилось, что ты месяцами пила и продолжаешь пить виски и Джейк знает об этом, а я нет?»
Абсурд. Слишком глупо. Как только я открою Алисии, что все знаю, она, жалея меня и стремясь сохранить наши безоблачные отношения, наделает столько глупостей и нелепостей, что страшно подумать, и все тем самым разрушит. Нет, как бы там ни было, ни она, ни Джейк не должны догадаться, что я все знаю.
Да и что, собственно, я знаю! Ничего особенного. Шесть лет назад, в 1949 году, я предложил жене завести любовника, и она завела его однажды. Мне не в чем ее упрекнуть. Это соответствовало нашему брачному контракту. Более того, она нашла едва ли не единственного во всем Нью-Йорке мужчину, который не станет трепаться о своей победе на каждом углу и смеяться за моей спиной. Я был восхищен ее здравым рассудком. Я вздыхал с облегчением при мысли о безупречной скромности Джейка. Я хвалил себя за практицизм, позволивший мне без особых усилий решить непростые жизненные проблемы. Все трое мы были вполне цивилизованные и порядочные люди. Все шло как нельзя лучше.
На моем столе стояла фотография Алисии, и я поймал себя на том, что разглядываю ее. Я смотрел на ее гладкие, блестящие черные волосы, серо-зеленые раскосые глаза, и внезапно меня обожгло воспоминание о ее безупречной коже, ее небольших круглых упругих грудях, ее…
Мне захотелось убить его.
Добредя, как слепой, до шкафчика со спиртным, я плеснул немного в стакан. Не знаю, что уж там было, но оно не имело никакого вкуса; все мои ощущения притупились, я ослеп, оглох и онемел от душевной боли. Попытка пригасить ее спиртным не удалась — боль нарастала. Она пронизывала мое затуманенное сознание и дрожащее тело. Я мог думать только о том, что вынести это нет сил, жить с такой болью невозможно. Моя израненная душа разрывалась на части, я почувствовал, что умираю.
В дверь постучали.
Я стоял около шкафчика со спиртным с пустым стаканом в руке. Бутылка канадского ржаного виски была откупорена. Я взял ее и налил себе еще порцию.
— Да? — сказал я.
Дверь открылась.
— Корнелиус…
Не в силах посмотреть на нее, я поднял стакан и выпил. Мои руки все еще дрожали.