— …а твой восхитительный тесть, как он, кстати? Замечательно! Твой замечательный босс был бы по-настоящему разочарован, и если и есть что-то, что меня расстраивает, то это мысль о том, Френк, что такой замечательный человек, как мистер Боннер, будет разочарован…
И так далее, и тому подобное.
— …итак, я думаю, мы с тобой могли бы встретиться в каком-нибудь тихом месте сегодня вечером…
— В шесть тридцать в Университетском клубе? — с надеждой предложил Уайтмор.
— Метрополитен-клуб, — отрезал я, — и пусть будет ровно в шесть.
Я повесил трубку и продолжал наблюдать за солнечным лучом, врывающимся в окно. В этот момент Скотт вошел в комнату.
— Поздравляю, Сэм! — воскликнул он с энтузиазмом. — Ты здорово его ухватил!
Я посмотрел на него. Не было причин сомневаться в его искренности, но я усомнился. Всего лишь на мгновение, и это было трудно объяснить. Как всегда, за подобной неловкостью следовал приступ вины за то, что я ему не доверяю, и, чтобы загладить мое необъяснимое подозрение, я постарался хотя бы минуту быть с ним полюбезнее, прежде чем не отослал его.
После его ухода я снова захотел вызвать своего секретаря, как вдруг мой взгляд упал на календарь, который подсказал мне, что осталась всего неделя до Великой пятницы. Чтобы подчеркнуть свое религиозное воспитание, Корнелиус установил для своих сотрудников выходные на Великую пятницу и на Пасхальный понедельник, и я всегда пользовался этими длинными уик-эндами, чтобы навестить свою мать в Мэне. Я решил позвонить ей, чтобы подтвердить, что я приеду, и машинально представил ее себе в ее маленьком некрасивом каркасном доме, который я купил ей после смерти отца. Я бы не выбрал ей такой дом, но мать настояла на этом. Она не хотела жить в новом доме в предместье города с видом на море. Она хотела жить неподалеку от магазинов и церкви, чтобы можно было ходить пешком. Она не хотела иметь машину. Я подарил ей множество вещей для дома, но впоследствии она куда-то их дела, потому что считала, что они слишком хороши, чтобы ими пользоваться. Я уже не приглашал ее пожить со мной в Нью-Йорке, потому что смирился с тем, что она никогда не приедет. Ее пугала мысль о полете на самолете, она не любила поезда, а мое предложение прислать за ней лимузин с шофером настолько ее смутило, что она его всерьез и не рассматривала, в то время как кроме боязни путешествий она испытывала непоколебимое убеждение в том, что, как только ее нога ступит на землю Нью-Йорк-сити, она будет ограблена или убита. Мой отец, намного более склонный к риску, с гордостью посещал меня раз в год, но ни он, ни я не смогли ее убедить покинуть свой Мэн.