Но с жетоном, с медной цепочкой, со слишком нарочитым узором нано-проволоки, вживленной в ткань, шар выглядел именно тем, чем был: дешевым, безвкусным, жалким.
Сашка говорил себе и Лебедю, что злится из-за деда: тот был достоин большего. Поэт и все такое.
Лебедь молча кивал. Сочувствовал.
На переменке Сашка не знал, куда себя деть. Шар казался обузой, ходить с ним было неудобно, он ощутимо тянул руку вверх, раскачивался – даже в отсутствие сквозняка. Сашка подумывал оставить его в классе, но не решился. Это выглядело бы неприлично: дед только недавно умер, нельзя же так вот сразу. Курдин обязательно сострил бы что-нибудь про дикарей, не чтящих своих покойников.
Сам Курдин уже ходил без шарика. Как подозревал Сашка, не в последнюю очередь из-за него и Лебедя; но кажется, Курдин даже был рад избавлению. Наигрался, зло думал Сашка.
Когда они возвращались с Лебедем после большой перемены, Курдин с Вадей и Бобырко стояли возле лестницы и о чем-то приглушенно переговаривались. Сашка на миг запнулся, но потом выровнял шаг и пошел прямо на них, глядя Курдину в глаза. Тот, наверное, что-то такое прочел в выражении Сашкиного лица; замолчал и уступил дорогу.
И ни слова не сказал вслед.
На физике Сашка тянул руку, и на биологии, и на истории. Лебедь завистливо хмыкал. Две восьмерки и десятка; чуть лучше, чем обычно. Но радости Сашка не испытывал… ни радости, ни гордости. Только усталость, горечь и пустоту.
Вернувшись домой, он достал из кармана сложенную вчетверо заметку, развернул и в который раз перечитал. Заметку писал Антон Григорьич. В общем, получилось тепло и душевно.
Сашка представил, как отреагировал бы на нее дед. Наверняка метал бы молнии, позвонил бы Антон Григорьичу и, не стесняясь в выражениях, сообщил все, что думает по поводу «человека непростой судьбы», «борца за гуманизм, не имеющий границ, прописки и национальности», по поводу «сложных внутренних противоречий, которые отразились в его поэзии последних лет».
Он посмотрел на шар, привязанный над дедовым столом. Тот покачивался, словно водяной цветок, какая-нибудь диковинная актиния в плавном, невидимом потоке.
Поднявшись, Сашка встал перед шаром и начал негромко читать заметку. Голос звучал глупо. Это и вправду глупо: читать в пустой комнате заметку, как будто шар мог услышать и ответить.
Даже если бы дед был там, в нем, – он ведь не ответил бы, это не в его характере.
Сел делать уроки. Пытался. Вместо этого думал о всякой чепухе. Вот физика – идеальный газ, рэтбоуновское движение частиц… Сашка представил себе, что душа в шаре подобна газу: она должна равномерно давить на стенки. И быть намного легче воздуха, чтобы шар тянуло кверху.