Наконец пролом увеличился до размера дверного проема. Видим изнутри движение. Крупным планом – подножие храна, усеянное обломками мандибулы.
На обломки наступает нога, давит их с хрустом.
Камера поднимается выше и выше – и мы видим истрепанную, грязную одежду, выше – лицо КОРОЛЯ. Сверкает нетронутая грязью и сажей корона.
Потом резко – общий план.
Видим, что руки у короля оплавлены почти до локтей. А плечи сбиты в кровь – ими он и пробивал себе путь наружу.
КОРОЛЬ делает еще один шаг и падает.
Бабочка садится на зубец короны.
Вдруг сильный порыв ветра буквально сметает бабочку прочь. Слышно хлопанье крыльев и лошадиное фырканье. Лошадиный нос тычется в щеку КОРОЛЯ.
Затемнение».
***
«…и проснулся принц, и понял, что Ронди Рифмач тоже пережил во сне странные видения, потому что сейчас Рифмач сидел на расстеленном плаще и был белее мела…»
«15
– Все впустую? – прошептал Рифмач.
С самого утра он был непривычно молчалив, ехал, сутулившись, время от времени бросая на принца косые взгляды. Тот делал вид, будто не замечает.
О сне, который видели, старались не говорить. О сне – и о том, что он мог значить.
И вот…
– Неужели все впустую?
Ронди кивнул на колонну – ту самую, до которой их провожал мастер дороги.
Колонна лежала поперек пути, чаша разлетелась на сотню мелких осколков. Паук-лабиринтник уже протянул свою паутину между основанием колонны и ближайшими кустами.
– Но ведь король все сделал правильно! Мы же с тобой это понимаем, да?
Принц посмотрел на Рифмача с удивлением:
– Конечно, правильно.
– Тогда отчего… все это? Ты чувствуешь? Чувствуешь?! Опять ощущение такое, как будто идешь по дну океана. Или даже нет – словно тебя посадили в бассейн и наблюдают, скучая и посмеиваясь.
– История снова… прорастает сквозь нас, из нас.
– Выходит, – сказал Ронди, – король не справился?
Принц дернул себя за жиденькую бородку, которая наросла за эти несколько дней, рассеянно покачал головой.
– Не знаю, как объяснить. Я и сам-то не уверен, что правильно понимаю. Мы во сне видели только край, осколок…
Вот как по этим черепкам можно восстановить вазу – и форму ее, и узор? А здесь… здесь еще хуже.
Когда-то они сильно отличались от нас, может, намного сильнее, чем мы сейчас отличаемся от зверей. Ты ведь сам видел: они похожи, но…
– Но другие, – кивнул Рифмач. – И от этого мороз по коже. Когда они там превратились… я чуть не проснулся от ужаса.
– Они не превращались, Ронди. Превращаться – это с усилием взять и измениться. А здесь… Вот я сейчас возьму и спешусь. Или чихну.
– И раньше такими были все мы. Вот почему наиболее древние, знатные семейства носят имена птиц.