— Штабу в ружье!
Эту команду подал комбриг Безверхов, прискакавший на лошади в село Дьяково. Через считанные минуты весь наличный состав штаба, политотдела и тыла бригады выстроился перед домом. Полковник коротко сообщил обстановку:
— На участке батальона Тулупова гитлеровцы прорвались к Языкову. Резервов у нас нет. Впрочем, резерв — это мы. По машинам!
Полсотни людей быстро взобрались на немецкие грузовики, стоявшие с уже заведенными моторами.
— На хозяйстве остаться одному начальнику штаба, — распорядился комбриг, — держать связь со штабом армии, докладывать о том, как будет складываться обстановка.
Машины двинулись к переднему краю. На опушке леса съехали на обочину. Отряд высадился. Комбриг коротко поставил задачу, приказал проверить оружие, приготовиться к бою. Улучив минутку, комиссар Бобров обратился ко всем с такими словами:
— Товарищи, большинство нашего отряда — коммунисты. У каждого из нас помимо винтовки, автомата, гранат есть оружие особого боя. Пристрелянное, выверенное, безотказное, грозное! Оно не делает осечек. И оружие, о котором идет речь, — наш личный пример в бою. Применить это оружие — значит, несмотря ни на что, невзирая ни на какие трудности, идти вперед, увлекать за собой всех.
— Понимаем. Не подведем! Верьте!
Эти слова моряков звучали как клятва.
Все быстро приготовили пулеметы, гранаты к бою. Редкой цепью во главе с Безверховым двинулись в сторону врага. Из-за реки, где засели гитлеровцы, послышались выстрелы, невдалеке от нас стали рваться мины. Показав рукой в направлении реки, комбриг крикнул:
— Вперед, за мной!
Он увлек людей на лед, сковавший русло. Теперь уже, прикрываясь высоким берегом, мы были в безопасности, чувствовали себя как в траншее. Излучина огибала лесок подковой.
— Последней десятке остаться здесь, вызвать огонь на себя! Остальные — за мной! — скомандовал комбриг.
Хрустевший под ногами сухой снег в этот момент, мне казалось, напоминал Безверхову пески Средней Азии. Двадцать лет назад вот так же бежал он не по заснеженному, а по песчаному оврагу в Кара-Кумах, чтобы отрезать банду басмачей от реки и захватить переправу. Тогда атака удалась блестяще. Недаром командир дивизии наградил его за этот бой туркменским скакуном белой масти и клинком дамасской стали с золоченым эфесом.
Комбриг изредка останавливался, поджидая отстающих. Все видели на его лице выражение необыкновенной решимости. В этот момент, опять казалось мне, Безверхов думал только об одном: неужели сейчас испытанный маневр не удастся? Ведь сегодня противник у стен Москвы! Эта мысль невольно передавалась и нам, когда бежали в атаку под вой мин и свист пуль. И у нас рождалась решимость — умереть, но не пропустить врага на своем участке к родной столице.