Сквозь слезы вижу фонтан крови и медленно оседающее тело Клыка. Плачу, но не могу выкрикнуть ни слова — рот у меня зажат когтистой лапой ирейзера.
Как в замедленной съемке, Ари наклоняется над поверженным Клыком, раскрывает ощеренную пасть. Его обнаженные клыки вот-вот кровожадно вопьются Клыку в горло.
— Тебе конец! — свирепый рык звучит как смертный приговор моему брату.
«Боже! Боже, спаси Клыка. Боже, не оставь Клыка на растерзание этому выродку», — молюсь я про себя.
— Ари!
Мать честная! Я хорошо знаю этот голос!
Джеб! Мой приемный отец! Мой злейший враг!
117
Джеб легко раздвигает толпу ирейзеров, и они покорно расступаются перед ним, словно он Моисей, а они дети Израилевы. В глазах у меня сверкает праведный лютый гнев. Мне по-прежнему странно видеть его. Тосковать по нему, а не презирать — вот привычное состояние моей смятенной души.
Клык лежит без сознания, но еще дышит. Ари, помедлив, отпускает его. Вонючие смертоносные челюсти все еще готовы сомкнуться на горле моего брата.
— Ари, — жестко повторяет Джеб. — Ты забылся. Тебе какие даны приказания?
Не спуская глаз с Ари, он неспешно движется ко мне. Нескончаемые секунды тянутся, как часы. Наконец медленно-медленно Ари отступает от Клыка, оставив его тело лежать на песке неестественно вздыбленной грудой.
И вот, лицом к лицу, я смотрю Джебу в глаза.
Он не раз спасал мне жизнь. Он не раз спасал жизни всей нашей стае-семье. Научил меня читать, научил делать яичницу, заводить с пол-оборота машину. Когда-то он был моей единственной константой, единственной точкой опоры. Было время, когда я не могла без него дышать, на могла жить без него.
— Макс, ты понимаешь теперь? — мягко обращается он ко мне. — Понимаешь всю поразительную красоту этой игры? Ни одному ребенку, ни одному взрослому, никому не дано испытать то, что чувствуешь сейчас ты. Ты понимаешь теперь, насколько необходимо все то, что кажется тебе досадными неприятностями?
Заткнувший мне рот ирейзер медленно отлепляет от моего лица свои когтистые пальцы. Мое первое движение — плюнуть, выплюнуть забившие мне рот грязь и слезы. Плевок падает на ботинок Джеба.
— Нет, — говорю я ровным голосом, хотя все мое существо кричит от негодования и с трудом сдерживаемого желания броситься к Клыку. — Нет и тысячу раз нет. Я не понимаю и не хочу понимать. Единственное, чего я хочу, это покончить с твоей зверской бессмысленной игрой.
Его до боли знакомое лицо напряжено, словно он вот-вот потеряет терпение. Хрен с ним!
— Сколько можно тебе повторять, что ты предназначена спасти мир. В этом цель и смысл твоей жизни. Думаешь, на это способен обычный нетренированный, необученный четырнадцатилетний подросток? Так вот я тебе говорю: не способен. Ты должна стать самой лучшей, самой сильной, самой умной. Исключительной. Чтобы все у тебя было по-максимуму. Слышишь ты меня, Максимум Райд?