– Ну чего ты плачешь?
– Теперь ты навсегда уйдешь… а я буду одна, возможно, с твоим ребеночком. А потом придут немцы или придут ваши. Нам не скрыться от мира, мы просто получили передышку…
Он повернулся к ней, даже сквозь темноту его глаза сияли, пальцы нежно прикоснулись к ее лбу…
– …Я никогда не забуду тебя, никогда не предам. – Его голос окреп. – Я никогда не нарушал свое слово и не нарушу сейчас. Я клянусь, что не предам тебя никогда!..
– Обещаешь?
– Да…
…Громкие крики ворвались в сознание Конкина. Он понежился на теплом мягком сене, раскинув руки, ощущая себя парящей в небесах птицей, которая счастлива летать под этим солнцем. «Где ты, Ванюша? – шептала ему солнечная Катя, – где, где… ГДЕ?!»…
– …Где он, ты, большевистская свинья?! – провизжал почти в самое ухо мерзкий скрипящий голос.
– Да пошел ты, сука… – хрипло ответил кто-то, очень знакомо.
…Открыл глаза, резко откатился в угол, огляделся затравленным зверем. На сеновале пусто, Катя ушла. Подполз к стене, глянул сквозь щель, из которой выбилась пакля. Там, во дворе, кажется рукой дотронься, на коленях стоял Николай. Стоял согнувшись, будто искал что-то. Вот протянулась чья-то рука, схватила его за волосы, рывком выпрямила. Сразу стало видно его лицо – Удальцов был весь в крови, с рассеченного лба обильно текло вниз на глаза. Лицо было перекошено от боли, но рот твердо сжат. Беспощадный удар прикладом в поясницу выгнул его, рот беззвучно открылся, он свалился на бок…
Бесшумно скатившись с кучи душистого сена, Ваня подполз к двери, выглянул наружу, сразу нырнул обратно в сарай. На улице в кучку собралось все население хуторка, рядом, небрежно держа карабин на сгибе локтя, стоял полицай в своей ублюдочной форме, еще один сбоку, стоя спиной к сеновалу, закуривал, трое окучивали Колю. Все это взгляд зафиксировал в одно мгновение, ловчей фотоаппарата…
Автомат… где автомат?! Стукнул себя кулаком в лоб, автомат он забыл в избе, под лавкой. Иван, в одном исподнем, прыгнул к сваленной в кучу одежде, облачился быстрее любого армейского норматива; натягивая штаны, с удовольствием ощутил в кармане тяжесть пистолета, из правого сапога торчала рукоять ножа… Еще повоюем…
Выкрученные за спину руки крепко держали, кто, Удальцов не видел, не давали рассмотреть вывернутые вверх плечи. Голова, еще не пробудившаяся от ночного сна, гудела от крепких ударов. Вот в поле зрения ступили черные, хорошо начищенные сапоги, кто-то потянул его за волосы вверх… Тонкогубое противное лицо с усиками а-ля Адольф Гитлер, полицайское кепи, полицайский китель… Боже мой, какая же гнусная у него ухмылка…