Боря с Галей сразу бросаются к кровати. Правда, судя по нескольким темным пятнам, на нее пописала собака.
— Да ладно, чего там, — бормочет Боря, — почистить можно, а потом, еще и матрац есть, уже из-за матраца ее забрать надо. Если бы друзья в Ленинграде узнали, откуда мы мебель берем… — добавляет он через несколько секунд.
— Да будет вам, Борис Моисеевич, все-то вам не по душе, вечно-то вы жалуетесь, — журит его Крейна Соломоновна. — Вы посмотрите лучше, какая Америка богатая страна. Неужели же у нас кто-нибудь такую мебель выкинет?
Как и все эмигранты, Боря посылал в Союз друзьям и знакомым длинные письма. С гордостью описывал он прекрасную квартиру, просторную и удобную, как и все жилье в Америке. И, само собой, упоминал красивую современную мебель…
Какие-то две тетки скандалят из-за комода.
— Я его первая увидела и уже уношу! — верещит одна.
— Что значит «уже уносите»? Это я его первая увидела, еще утром! — возмущается другая.
— Раз утром увидели, то сразу бы и забирали… А то так каждый может…
— Легко сказать — «сразу бы и забирали»! Я ведь постарше вас буду. За кого вы меня принимаете? Вон мой муж идет, он мне помогать будет. Я ж его специально вызвала. А то он утром занят был.
— Ладно, чего ты там ей втолковываешь! — перебивает муж. — Давай, раз-два, взяли! На такой жаре стоять и волынку тянуть сил нет.
— Это мы еще посмотрим! А ну, отойдите от комода!
— Как это — «отойдите»? А ну, отстань! Не трогай, я сказал!
Боря отворачивается. Он берет кровать за один конец, Галя — за другой, и они тащат ее прочь.
— Вот ведь тяжелая, сволочь, — пыхтит Боря, — да еще и качается!
Крейна Соломоновна проявляет о Боре с Галей трогательную заботу:
— Осторожно, поребрик! Осторожно, Галина Абрамовна, не споткнитесь, мешок с мусором!
Точно из-под земли вырастают люди — знакомые, соседи, — и я вместе с ними смотрю, как Боря с Галей сворачивают за угол: я как раз иду с залива.
По поводу Бориной добычи все отпускают благодушные замечания:
— Ага! И вы здесь!
— Давай-давай, еще немного, еще чуть-чуть!
— А кровать ничего себе! Я бы тоже от такой не отказался.
— А ну пошел, старина, давай, пошевеливайся! Нечего тут прикидываться, что два шага сделать не можешь. Пошел, давай-давай! Распыхтелся, как будто тебе уже сто!
Это Лёвчик, само собой, кто же еще. Остальные ругаются и норовят его шугнуть.
— Э-э-э, смотрите, сейчас грохнется же! — как ни в чем не бывало вопит Лёвчик, настырная злобная тварь, увертываясь от шлепков. — Сейчас ведь грохнется и больше не встанет!
Кто-то в конце концов, изловчившись, дает Лёвчику подзатыльник.