С тех пор как американские власти отклонили прошение родителей о предоставлении вида на жительство, отец как одержимый сочиняет длинные-предлинные письма, пытаясь объяснить, почему мы хотим жить в США и не можем жить ни в одной другой стране. Письма он рассылает сенаторам, депутатам, ведомствам и учреждениям. Даже президенту Соединенных Штатов писал и губернатору штата Массачусетс. Переводы я печатаю на старой машинке, которую родители купили в комиссионном всего за пять долларов. На машинке нет буквы «е». Рычажок сломан, клавиша провисает. Букву «е» я вписываю в текст черным фломастером. В награду за работу вечером получаю шоколадку или мусс на десерт.
Первые письма отец скрупулезно проверял. Однако английским он владеет слабо, и потому качество моих очень и очень свободных переводов зачастую оценить не может. Вскоре он уже ограничивается только тем, что проверяет правильность адреса.
— Я тебе доверяю, — говорит он. — Тебе уже пятнадцать, и ты знаешь, что делаешь.
Я знаю, что делаю, и решаю несколько расцветить отцовские письма. Чем-чем, а чувством меры я точно обладаю.
Вот, например, отец пишет: «Моя жена — математик и физик. В России, в Израиле и в Австрии она работала в известных научно-исследовательских институтах, банках и концернах, производящих электронику. Без сомнения, получив разрешение на работу, она и в Бостоне сможет найти должность, полностью соответствующую ее высокой квалификации».
Мне кажется, о маме надо говорить иначе, восторженнее, хвалить больше. Подумав, я начинаю перелистывать словарь.
«Моя жена, — перевожу я, — математик и физик, по всеобщему признанию — величайший в мире специалист в своей области. В России, в Израиле и в Австрии она работала в самых известных научно-исследовательских институтах, крупнейших банках и концернах, производящих электронику. Без сомнения, она и в Бостоне не просто сможет найти должность, полностью соответствующую ее квалификации: в ее лице город, штат и государство обретут лояльного гражданина и первоклассного специалиста».
Депутату Конгресса от штата Массачусетс, еврею по происхождению, отец писал: «Будучи евреем, вы, конечно, понимаете, что мы не могли и не хотели жить в такой стране, как Австрия, родина Гитлера. В Австрии до сих пор немало антисемитов». А мне думается, что это не совсем соответствует истине, ведь «в Австрии до сих пор правят антисемиты, бывшие фашисты, ксенофобы и другие преступники», — сообщаю я депутату в окончательной английской редакции.
Фантазия у меня совсем разыгралась, просто не удержать, так и гарцует. Сухой и прозаичный стиль отца я расцвечиваю сильными и энергичными выражениями. «Чиновники, не желающие вникать в наши обстоятельства» под моей клавиатурой превращаются в «равнодушных, невежественных, косных и тупых бюрократов», а «тяжкое эмигрантское существование» — в «горькую нужду — невыносимый эмигрантский жребий». Я то и дело вскакиваю, бегаю по комнате, жестикулирую, обращаюсь с пылкими речами к каким-то неизвестно откуда взявшимся вымышленным персонажам, снова плюхаюсь на стул, перевожу дух и почему-то чувствую себя счастливым. Это блаженное чувство не проходит, и когда я переписываю письма набело и печатаю на машинке. Мой указательный палец медленно передвигается по клавиатуре, то и дело замирает над клавишей, а я тем временем закрываю глаза и представляю себе, как адресат читает письмо, как, потрясенный нашей участью, он бросается к телефону, хватает трубку и звонит в Иммиграционную службу…