Я воспользовался разногласиями в стане противника, рванулся, стукнул кого-то наугад и услышал вопль. Я хорошенько кого-то пнул, потому что меня тут же выпустили, и я кинулся прочь из будки. Впоследствии я старался не терять бдительность и все время быть начеку: кто знает, что еще моим одноклассникам в голову взбредет?
— Ты что, и правда носишь крест? — спросила учительница.
Я все рассказал, и вскоре вся школа знала правду. Все по очереди подержали кулончик в руках, удивляясь, что это не шестиконечная звезда Давида. Но хорошо хоть не «слав», крест гоев.
«Крестофобия» и в остальном отдавала мракобесием. Ну почему, например, мы на уроках математики вместо обычного знака «плюс» рисовали в тетрадях перевернутые буквы «т»? Почему мои одноклассники, как один, испуганно вскрикнули, когда на уроке рисования, силясь изобразить дом, я провел крест, чтобы обозначить оконный переплет? Ну чего кричать-то, я всегда так делаю! Окно — что, христианский символ, что ли? С каждым днем во мне росли подозрения. Когда однажды мы с родителями поехали в гости в Рамлу, город побольше на полпути между Иерусалимом и Тель-Авивом, и я увидел там церковь, гордо выставлявшую на всеобщее обозрение крест, то был страшно удивлен. Разве это в государстве Израиль не запрещено?.. Родители надо мной смеялись.
За несколько дней до отъезда в Рим я совершил большую ошибку: рассказал одному однокласснику, что уезжаю. Тот меня обругал и обозвал «йоредом». Вскоре слух об этом разнесся по всему классу. «Йоред! Сукин сын! Гой! Сволочь! Фашист!» — обрушилось на меня и справа, и слева, и сзади, и спереди. Тихоня Иуда плюнул мне в лицо, и тогда я забился в дальний уголок двора и выбрался только после того, как прозвенел звонок к уроку.
А после уроков, как это часто бывало, проводились еще занятия по гражданской обороне. Завыла сирена. Все, как и предписано, кинулись в бомбоубежище — все, кроме меня. Ведь в бомбоубежище все поневоле сидели в тесноте, прижавшись друг к другу. Вдруг бы там меня кулаком двинули, или под дых дали, или еще как-нибудь унизили — коварно, мерзко, кто знает? Я остался в пустой школе, смотрел из окна, глотал слезы и ждал отбоя. На улице сияло солнце. Издалека доносился рев осла.
Учительница потом кричала и ругалась:
— А если бы это была не учебная, а настоящая воздушная тревога, тогда что? Если бы на нас враги напали или террористы?
— А террористы ему ничего не сделают. Он с ними заодно, — сказал кто-то.
— Это не шутки! — отрезала учительница и разрешила мне пораньше уйти домой.
Когда на следующее утро я вошел в класс, меня встретила мертвая тишина. Все пристально смотрели на меня. Я втянул голову в плечи, на несколько мгновений замер на пороге и молча прошел на свое место. Какая-то девочка у меня за спиной громко спросила: