– Ну? Как дела, золотари?
Мальчик улыбнулся:
– Все хорошо. За время вашего отсутствия происшествий не случилось.
«Не случилось» , – как эхо повторил про себя Циклоп.
– Молодец, – похвалил Иннокентий Петрович, – отвечаешь четко, по-военному.
Он подошел к столу и наклонился так, чтобы попасть в свет лампы.
– Николай Давыдович! Ау! На сегодня хватит. Совсем заработались.
Циклоп медленно отвел руки от бледного лица.
– Во-во… – продолжал сероглазый. – На мертвеца уже стали похожи. Жизнь – одна, и ее нельзя тратить только на бумажки. Вы же не хотите умереть среди этих стен, под этим сырым потолком?
Циклом вытаращил единственный глаз и, с трудом разлепив бледные губы, прошептал:
– Еще несколько минут назад – хотел
… В предбаннике Иннокентий Петрович что-то отметил в журнале, который потом засунул в кожаную папку.
– Забирай свою тетрадь. – Он кивнул Борису, огляделся по сторонам, не забыл ли чего, и потянулся к выключателю.
– Да… – Молодой человек вдруг отдернул руку. – Шмонать я тебя, сопляк, не буду… Поэтому, если что-то прихватил с собой, лучше вспомнить сейчас.
Боря покраснел и опустил глаза. Иннокентий Петрович взял его за подбородок:
– Ну, пацан, признавайся, чего стырил?
Мальчик совсем смешался и неловко вынул из кармана плоскую металлическую пластинку с зубчиками. Сероглазый повертел ее в руках и вопросительно уставился на Бориса:
– Это что?
Тот опустил голову.
– Это ножичек для бумаг…
– Да? – удивился Иннокентий Петрович.
Он взвесил пластинку на ладони, словно просчитывая в уме ее ценность, и широким движением засунул себе в карман:
– Ты бы у меня сейчас уже вовсю резал бумаги за решеткой. Но я сегодня добрый…
Два часа назад Иннокентий Петрович, приспустив брюки и поправляя время от времени мешающий галстук, пыхтел над молоденькой поварихой Любочкой. Он вспомнил, как прижал ее грудь к деревянному подоконнику на кухне студенческого общежития и терся животом об ее прохладные ягодицы, все наращивая и наращивая темп, пока она не охнула, царапая короткими ноготками оконное стекло. Потом он застегнул брюки и с довольной улыбкой наблюдал, как она, стыдливо ежась, торопливо натягивала трусики и поправляла чулочный пояс.
– Я сегодня добрый, – повторил Иннокентий Петрович. – Поэтому вместо тюрьмы сдам тебя из рук в руки твоему учителю… Думаю, в школе разберутся, что с тобой дальше делать.
Всю дорогу до интерната они шли молча. У самых дверей Боря спросил:
– Вы не сердитесь, Николай Давыдович? За ножичек? Я так хотел попасть в этот архив… Я знал, что найду там что-то очень важное!
– Ножичек, например… – вздохнул учитель.