Работенка была поручена плевая — всего-навсего отыскать Алекса, чей адрес дал ему Барон. Все вышло как нельзя лучше. В дверях дома появился хозяин и сказал, что ни Алексея, ни какой-то еще Ларисы сейчас нет. Смотрел, правда, жутко подозрительно, но с тем же успехом он мог подозрительно смотреть в задницу любому быку с денверского родео. Шустрого не смутишь взглядом этой кедровой деревенщины. Главное он узнал — здесь действительно живет Алексей из России и при нем, правда где-то в другом месте, но в этой дыре, его подружка по имени Лариса.
Шустрый поблагодарил мнительного хозяина и отправился к ближайшему телефону-автомату, чтобы побыстрее сбросить с себя груз ответственности и начать отдыхать. Он собирался задержаться здесь на несколько дней. Не в Дилоне, конечно. Не любил он все-таки эти траханые горы. Нет, он снова спустится вниз, в Денвер, и там расслабится на полную мощность. Нью-Йорк все-таки утомляет со временем.
Барона дома не оказалось. Шустрый перезвонил по номеру его машины и, отчитавшись, понял, что угодил кредитору. Теперь было можно гулять сколько душе угодно. Он намекнул об этом Барону, и тот, чуть подумав, сказал, что даже к лучшему, если Шустрый останется ненадолго в Денвере.
— На всякий случай, — попросил Барон, — проконтролируй, чтобы вокруг этого дома, вернее, вокруг этих ребят не было особенного шума. Если вдруг что-то случится, сообщи немедленно. Но это так, если что-то вроде скандала возникнет, специально нос не суй в их дела. Будет тихо — тоже хорошо. Все, пока…
Затем Шустрый направился в ресторан, где пообедал, ловя на себе все те же подозрительные холодные взгляды редких посетителей, зашедших поболтать с хозяином или со служащими заведения. Местные жители обычно обедали дома и сюда приходили в основном для того, чтобы выпить стакан минеральной воды, обменяться деревенскими новостями. Вода со льдом в Америке денег не стоит… Незнакомый чернокожий в это время года, как уяснил Шустрый, был для Дилона таким же событием, как война в Ираке или женитьба Чака Берри на несовершеннолетней кузине.
Он вышел на улицу и направился к автобусной остановке. Двигаясь по тротуару, Шустрый различил звук, мешавший воспринимать эту деревеньку такой, каковой она является на самом деле — пустынной, ленивой и замкнутой, чем-то вроде феодального поселка. Звука этого до сих пор слышно не было. Он усиливался — сначала был просто гул, отдаленный и неконкретный. Теперь шум, в котором чувствовалось что-то родное, городское, жесткое, приближался, переходил в жужжание, рев и скрежет. Шустрый оглянулся и застыл в восхищении, граничащем с испугом. Он с детства любил подобные зрелища настолько, что тело его покрывалось гусиной кожей.