Внезапно Шустрый обнаружил, что несколько строчек в комментариях посвящены и ему. «Он сразу обратил внимание на этого чернокожего с порочным, испитым — Шустрый провел ладонью по своему лицу, нет, ничего подобного, оно было вполне гладким, сытым, так сказать, — лицом, с его дрожащими тощими руками и бегающими глазками. В нашем городе таких отбросов не было никогда, подумал пастор…»
«Вот сволочь, — сказал про себя Шустрый. — Я и говорил-то с ним две минуты, а этот писака прямо бандита какого-то, наркомана из меня сделал. Это все их хваленое расовое равноправие. Стоит черному парню заехать дальше Омахи, и все — только смотри по сторонам. Всюду такие вот добрые самаритяне, которые в каждом черном видят бандита…» У него просто руки зачесались поговорить по-мужски с этим уродом, писакой немощным. Знает он, Шустрый, этих героев маленьких провинциальных городков — надави на него пальцем, вся смелость тут же с соплями вытечет. Но вот что скажет Барон?
Шустрый нарушил свои принципы — осторожно, чтобы не разбудить девчонку, он вышел в прихожую и набрал номер своего бывшего кредитора. Он звонил на коммутатор — трубку сняла барышня, Шустрый попросил соединить его с абонентом «коллект» за его счет. Соединили быстро, и он услышал густой голос Барона:
— Алло!
— Это я, Шустрый. Возник вопросик.
— Ты где? — Барон говорил спокойно и громко, словно находился в соседней комнате. Впрочем, качество связи давно уже не удивляло Шустрого. С тех пор как он на плоту перебрался с Карибов в Штаты, эта проблема перестала для него существовать.
— Где-где? В Денвере. Мы же договорились, что я здесь задержусь…
— Что за вопросик?
Шустрый в двух словах рассказал о газетной статье.
— Может быть, стоит промыть мозги за такие штучки? — спросил он, закончив.
— Откуда ты говоришь?
— Я же сказал, из Ден…
— Из какого отеля? Адрес? Я в Денвере.
«Вот так Барон! Правильно Я решил с ним связаться, а не предпринимать ничего на свой страх и риск. От русского можно всего ожидать. Гляди-ка — он уже в Денвере!»
Сообщив адрес отеля, Шустрый пошел будить подружку — своего патрона он хотел принять в цивильной обстановке.
…Пока ехали к какому-то приятелю Барона, Клещ молчал. Гибель Таккера произвела на него тяжелое впечатление. В номере отеля, где остановился этот самый приятель, оказавшийся симпатичным чернокожим хулиганом, он сразу вышел на балкон, оставив Барона с Шустрым в гостиной неплохого, в общем, номера. Надо было собраться с мыслями. Цепь последних событий почти выбила его из колеи. Он не мог найти логического объяснения странным убийствам, идиотской слежке — не то дилетантской, не то издевательской. Это не было делом рук шефа — майор Гринблад был Человеком крайне консервативным, как в словах, так и в поступках. Если бы Клещ начал активно мешать, он бы просто арестовал его или, на худой конец, подстроил автокатастрофу. Майор не стал бы заниматься всеми этими штучками — инфразвуком, психотеррором и прочей голливудщиной, словно вытащенной из дешевых детективов. Но даже не это раздражало Клеща. Отсутствие логики, необъяснимость происходящего — вот что было самым неприятным. Он мог почти с уверенностью сказать, что и у Гринблада, и у начальника Энтони — Мясницкого, тоже, вероятно, возникли какие-то изменения в стройных планах поисков злополучных пятисот тысяч. Чутье никогда не подводило Клеща. Он отчетливо улавливал мерзкий запах неизвестности, мерзкий и гнусный, без примеси романтизма, без предчувствия победы. Запах разложения — удушливый и зловещий, от которого хотелось как можно скорее спрятаться. Теперешнее состояние слегка напоминало отходняк после первой пробы грибков во время мексиканских похождений. Мир выглядел нереальным, шатким — зыбким, как батут, натянутый от горизонта до горизонта. И батут этот мог прорваться в любое время, в самом неожиданном месте. Как прервался он под Милашкой Таккером, под гаденышем Джонни… Кто следующий уйдет в зловонную трясину, которую скрывает прогнившая ткань?