— Трудно сказать, Кеша. Все классно, у меня вот только проблемы что-то в последнее время стали появляться.
— Что за проблемы? С деньгами лажа? — Кеша гремел посудой так, словно не кофе готовил, а обед по меньшей мере человек на десять.
— С бандитами.
— Наезжают? На тебя-то за что?
— Долгая история, Кеша.
— Да, у вас ведь бандитская страна. Мы по телевизору все смотрим, каждый день. Ужас. — Кеша несколько раз зачем-то хлопнул дверцей холодильника. — Сплошной криминал. Там жить нельзя, Леха, нет. Мы-то с Ксюхой еще тогда поняли, к чему все идет. Нормальному человеку там не место.
— Так ведь и здесь — черные, пуэрториканцы… Ты же сам говоришь…
— Ох, Леха. — Кеша внес в комнату поднос с кофейными чашечками, с вазочкой, полной шоколадных долек, и блюдечком, на котором лежали тонкие ломтики лимона. — Ох, — повторил он, усаживаясь на диван, — у нас полиция — звери. Чуть что — стреляют без предупреждения. С этой сволочью только так и надо. Чувствуешь себя по крайней мере защищенным. Более или менее. Жить здесь можно классно, если помнить всего две вещи: не называй негров неграми и при разговоре с полицейским не держи руки в карманах. Вот так. А что у тебя в Денвере за приятель?
— Да, понимаешь, гостил у меня. Обычный турист. У нас практикуется сейчас такая штука — туристы останавливаются в русских семьях…
— A-а, знаю. У нас тоже это есть. Ну и что — он тебя и пригласил?
— Ага.
— Ну и нормалек. Поездишь по Штатам, посмотришь. А после, мой тебе совет, возвращайся и устраивайся в Нью-Йорке. В глубинке-то на самом деле тоска. Провинция. Ночевать где сегодня будешь?
— Не знаю. Вообще-то я погулять еще хотел, Манхэттен посмотреть. Далеко от тебя ехать?
— Ехать-то ладно, вот возвращаться будет поздновато. Можешь у меня рухнуть сегодня, но учти — я встаю в четыре, у меня кое-какие дела на завтра запланированы. И спать придется на полу. А слушай-ка!.. На Манхэттен хочешь, значит. Давай-ка, я тебя к девушке красивой на ночлег пристрою, а? Она в Виллидже живет — то, что тебе надо. Ларисой зовут, русских обожает. Поедешь?
— Американка?
— Ну да, такая же, как и я. Классная баба. Ну, думай.
— Кеша, что мне думать — это же, как у вас говорят, американская мечта. Манхэттен, девушка красивая.
— Во-во. Каким ты был, таким и остался. Я звоню. — Кеша поднял трубку, набрал номер и сразу же закричал — Алло! Алло! Лариса? Это Кеша, привет!
Алексей вытянулся в кресле. Он продолжал наслаждаться удивительным чувством, о котором говорил ему в Питере Гена, — чувством личной безопасности. Непонятно, чем это было вызвано, но еще на подлете к Нью-Йорку, глядя в иллюминатор на Лонг-Айленд, очертания которого были ему знакомы по тщательно изученной дома туристической карте, Алексея стало наполнять ощущение какого-то тихого праздника. Четыре с лишним часа полета над Атлантическим океаном, ребристым от казавшихся сверху неподвижными параллельных волн, Алексей чувствовал, как вырастает между ним и его питерскими проблемами преграда, надежно прячущая его, изолирующая от всего безумия последних дней. Он пил коньяк в салоне, и все, что случилось с ним перед полетом, казалось полузабытым старым кинофильмом, древней книгой с половиной вырванных страниц. И не имеющим никакого отношения к действительности. Он физически ощущал разницу между полушариями. Здесь было другое небо, другая земля, расстояния измерялась по-другому, нарушались привычные законы перспективы, объема и пропорций.