Александр Иванович страстно желал бросить пить, потому что пьянство не доставляло ему никакой отрады, а, напротив, усугубляло то мучительное чувство неудовлетворенности жизнью, которое постоянно живет в душе некоторых людей. На службе про Александра Ивановича говорили, что он "канцелярский гений", у него
была огромная память, блестящие способности, быстрая сообразительность и уменье схватить "суть" дела. Он был незаменим; вот причина, по которой его не выгоняли со службы. Но к службе он относился халатно, скрепя сердце, она не удовлетворяла его, и он смутно чувствовал горечь своей неудавшейся жизни. Он давно уже махнул рукой на эту жизнь, на свои студенческие мечты, даже самую способность мечтать он давно утратил, но тем не менее какое-то глухое сожаление, раскаяние и мрачное сознание непоправимости всего им сделанного, всего прошедшего и невозвратного постоянно сочилось в его душе, как тонкий яд, как медленная отрава. Не это ли служило причиной, что он поддавался искушениям Антихристова Кучера? Не жил ли другой Антихристов Кучер в нем самом, и не его ли голос раздавался в душе Александра Ивановича, укоряя, терзая и вместе с тем толкая к состоянию забытья и нечувствительности?..
Александр Иванович долго лежал на своей грязной постели, тупо смотрел перед собой и стонал. Он стонал не столько от той тупой боли в голове, которую причинил ему "медведь", сколько от душевных страданий, от гнетущей тоски, отвращения ко всему и беспричинного страха.
Но Толкуниха поняла эти стоны проще: она тихонько отворила дверь, осторожно просунула свое добродушное старушечье лицо в комнату Александра Ивановича и проговорила с участием:
- Будет тебе стонать-то, Александра Иваныч! Рассолу не хочешь ли, огурчиков, капустки? Чай, стучит в голове-то? Дай, я тебе к ней канпресс приложу... Да уж бросил бы пить-то! Ишь как маешься, сердечный!..
Если бы кто-нибудь мог приложить компресс к душе Александра Ивановича, он бы очень обрадовался, но, конечно, Толкуниха не имела такого компресса, и он отвечал ей глубочайшею октавой, приобретенной долговременным возлиянием:
- Водки бы мне! Пройдет и без компресса!..
Толкуниха вздохнула, покачала своей седой головой и скрылась...
Александр Иванович знал, что она сейчас принесет полбутылки и огуречного рассола. Это было вернейшее, испытанное средство для изгнания "медведя". Александр Иванович жил у Толкунихи на квартире лет пятнадцать, и она за ним ухаживала, как за ребенком, несмотря на то, что в хмелю он был страшно беспокоен, наводнял комнату бутылками и друзьями, шумел и пел диким голосом среди глубокой ночи свою любимую песню: "Подуй, подуй, погодушка". Толкуниха все сносила, "жалела" его и окружала бескорыстными попечениями.