– Не сомневайтесь, ваше благородие, все сделаю в наилучшем виде, – охваченный показным рвением, вытянулся чиновник.
– А разговорчик-то с финансистом не откладывайте и чуть свет наведайтесь… Ну вот, на том и остановимся. Все свободны, господа.
«Большие города отличаются от провинциальных не только наличием театра, синематографа, самодвижущихся автоколясок или многочисленных выставок. В них нравы жестче и человеческое зло выплескивается наружу, как помои на мостовую. Если в уезде богобоязненный народ живет по общинным устоям, страшась людского порицания, то в крупном городе грань между добром и злом размыта и точной строгости лишена. Вековая оторванность горожан от земли и отрицание христианских традиций может привести человечество к гибели. И что произойдет, если лет через сто, допустим году в 2007, просвещенные и образованные люди перестанут ходить в церковь и уважать святую слабость больных стариков? Хочется верить, что Россию сей кошмар обязательно минует… Но ведь свежи еще в памяти трагические дни беспорядков пятого года, когда повально грабили магазины и бушующая как шторм толпа с наслаждением рвала на части тела захваченных городовых. К сожалению, русская православная церковь и консервативное самодержавное государство недосягаемо отстали от жизни и так слепо верят в свою непогрешимость, что не замечают появления новой опасной сорняковой поросли – разного рода анархистов и социал-демократов – тех, кто по собственному миропониманию не может следовать гуманным и человеколюбивым принципам. Август, 31 дня, 1907 года».
Ардашев положил перо на подставку письменного прибора и, откинувшись в кресле, закрыл глаза. Много лет он не имел права доверять мысли бумаге и часто представлял, как однажды он соберется и напишет все то, что накопилось у него в душе за долгие годы и покоилось внутри неподъемным грузом, мешая иногда дышать полной грудью.
В бессонницу думается лучше. Ночью тишину нарушает лишь легкое шипение фитиля фотогеновой лампы да трескотня сверчка, поселившегося за бесполезной летом печкой. Письменный малахитовый прибор, пресс-папье, подсвечник, еще не тронутые пером белые листы бумаги, сложенные аккуратной стопкой, – все настраивало на определенный рабочий лад, когда хочется класть на нежную поверхность чистого листа первые буквы, лепить из них слова и выкладывать целые предложения.
Послышался треск телефонного аппарата. Боясь разбудить жену, адвокат быстро снял с рычага трубку и удивленно посмотрел на часы, которые показывали начало пятого утра. На линии стоял невообразимый треск, за ним угадывался знакомый голос: