– Он что, болен? – насторожился Фаворский.
– В некотором роде, – уклончиво ответил корнет и тут же пояснил: – Поручик отбывает на гауптвахте десять суток ареста. Но ввиду особой важности вашего дела я имею право принять решение о временном приостановлении возложенного на него наказания. Однако сразу после окончания вашей акции ему придется провести оставшиеся двое суток в той же камере. Кроме того, я должен составить надлежащую депешу для полкового начальства с указанием вашей должности и звания, оповестив командование полка о принятом мною решении, в связи с исключительными обстоятельствами. Вот, пожалуй, и все формальности. Главное – это согласие самого Васильчикова. Но после месяца ошибочного заточения в тюремном замке у него сложилось далеко не простое отношение к полиции. Сомневаюсь, что после этого он пойдет на ваше предложение.
– Думаю, я смогу его убедить. Надеюсь, вы предоставите мне возможность переговорить с ним наедине, – расправив усы, поинтересовался ротмистр.
– А вот с этим никаких затруднений… Можем пройти хоть сейчас.
– Вот и замечательно. Но прежде я хотел бы знать, какой проступок совершил Васильчиков.
– После освобождения из тюрьмы полковое начальство предоставило ему трое суток отдыха, а на четвертые он, как и другие офицеры, должен был участвовать в конном построении. Мало того что он прибыл на смотр пьяным в стельку, он еще сидел верхом на лошади без упряжи. Ее, как позже выяснилось, поручик продал цыганам, устроив под окнами квартиры ночной концерт с гитарами, плясками и ряженым медведем. Под утро, когда это безобразие стихло, жильцы доходного дома не могли выйти во двор по причине того, что виновник веселья спал в парадном в обнимку с… косолапым, которого сам же и напоил шампанским. Дворник и городовой прибыли в часть с жалобами на него как раз в день конного смотра. Наш полковник этих проделок не вытерпел и влепил ему десять суток.
– Да, история, ничего не скажешь! Ну что ж, пора знакомиться с главным героем, – улыбнулся Фаворский и вслед за дежурным вышел из штаба.
Гауптвахта располагалась сразу за деревянной столовой, чья задняя стена являлась одновременно и частью здания полковой тюрьмы. Караульный провел офицеров по небольшому коридору до последней камеры. Громыхая связкой ключей, он открыл тяжелую дубовую дверь, издавшую такой пронзительный скрип, от которого по телу еще долго бегают мурашки.
– Оставьте нас, господа, пожалуйста, одних, – попросил Фаворский и сам затворил дверь.
– Чем могу служить господам жандармам? Неужели в ту роковую ночь я умудрился научить медведя еще и выкрикивать призывы к свержению самодержавия? – попыхивая трубкой, острил Васильчиков.