Они присоединились к толпе и под звуки гимнов начали медленно продвигаться вперед. Но им не повезло: они были уже почти у цели, когда от свечи, которую несла Эстрелья, вдруг вспыхнула прическа шагавшей впереди дамы. Дама беспрестанно повторяла, что пахнет паленым, не подозревая, откуда идет этот запах. На ее счастье, начинающийся пожар заметили с одного из балконов, откуда на даму опрокинули ведро ледяной воды, вымочившей не только ее, но и Анхеля с Эстрельей. Так они добрались до подъезда — промокшие, влюбленные, со свечами, с которых стекал не только воск, но и вода. Добирались они больше часа.
Эстрелья открыла дверь подъезда и жестом пригласила Анхеля войти. Он заколебался, но толпа втолкнула его в подъезд, не дожидаясь, пока он примет решение. Уйти ему сейчас не удалось бы — процессия запрудила всю улицу. Да и куда, собственно, он пошел бы в таком виде: насквозь промокший, грязный, пропахший дымом. Он засмеялся — положение безвыходное. Да и сдерживать себя он больше не мог. Настала минута, когда он уже не мог "не делать этого". Так что решительным жестом он стряхнул с рубашки прилипшие кусочки воска и отбросил все сомнения. Они вошли в лифт, посмотрели друг на друга и залились смехом. Смех, правда, был немного нервным — за ним скрывалось ожидание того, что неминуемо должно было случиться, и страх перед ним.
Эстрелья, как могла (губы Анхеля мешали ей говорить), рассказала, что разведена, что уже три года живет одна. Он закрывал ей рот поцелуями и ничего не хотел слушать. В квартире было темно. Эстрелья за руку довела его до сводчатой комнаты, полной ангелов, которые поразили Фьямму двумя месяцами раньше. Там она зажгла свет, и из темноты выступили выцветшие ангелы в золотых ореолах. Анхель застыл, пораженный их красотой. Пока он потрясенно молчал, оглядывая стены и потолок, Эстрелья принесла первое, что попалось под руку, — виски. Она налила стакан Анхелю, и он жадно схватил его, хотя к спиртному был всегда равнодушен. Ему просто необходимо было выпить — у него пересохло в горле и на лбу выступил пот. Он нервничал: ему предстояло впервые изменить жене. Он смотрел на Эстрелью, и она виделась ему такой прелестной, такой юной! Он не видел лишь одного — что ей тоже было страшно. Это был страх, понять который мог только человек, переживший то же, что пережила Эстрелья: страх перед разочарованием. Чтобы заглушить его, Эстрелья залпом осушила свой стакан и почувствовала, как алкоголь словно огнем прожег ей горло и опускается ниже, сжигая все, даже подвязку на ее чулке.