Внезапно, откуда ни возьмись, появляется повар с ведром воды, выливает его на старпома. Грязнов перестает верещать, захлебнувшись. Поляк вскидывает руки в отчаянии и извиняющимся голосом кричит: «Матка боска, перепутал!» И снова пропадает, наверно, за очередным ведром.
Дожидаться финала я не стал, пошел лечить себя, напоследок сочувственно проговорив лежащему на боку подмосквичу: «Грязнов, скотина, за майку деньги мне вернешь, понял?» Тот в ответ лишь помычал.
Вызвали скорую помощь. Отреагировали мгновенно, благо стояли в порту. Причем коричневый, как гаванская сигара, медбрат пытался сначала оказать помощь нашему горячо уважаемому Олегу Денисовичу, тот все время плакал — соус-то острый, потом пинцетом ковырялся в заде у старпома, ну а затем наложил несколько швов мне. По судну пошли зловещие слухи.
Еще не минул час, как ухмыляющийся санитар спустился с борта, а ко мне забежал испуганный вахтенный: будьте добры к мастеру на аудиенцию. Я потрогал пластырь над глазом и отправился на беседу, не ожидая, впрочем, ничего хорошего. Олег Денисович размеренно, как солдат в карауле, прохаживался по своему офису. Глаза в кучу, волосы торчком, очень похожий на страдающего от голода пеликана. Спокойный, но не естественный. Для порядка постучавшись в открытую дверь, я вошел. Через пару минут я уже вышел, быстро добрался до своей каюты, обстоятельно собрал вещи в походный чемодан, запер за собой и спустился к трапу на берег.
Капитанское гостеприимство оказалось даже круче, чем я мог себе вообразить. Едва я переступил порог, как мастер молниеносным движением сократил дистанцию и громким криком прямо мне в лицо сказал: «Сгною, так — растак, спишу ко всем чертям, зарплату арестую!» Удивляться не хотелось, разговаривать тем более. Четко, как на плацу, развернувшись через левое плечо, я с высоко поднятой головой ретировался. Но перед выходом в коридор она (голова) зловеще прошипела: «Сначала сопли вытри». Судя по бурной голосовой овации в ответ, эти слова не умерли, не достигнув ушей.
Спустившись на берег, я присел на чемодан, подозвал ближайшего работягу и сказал ему одно очень понятное слово из трех букв: «Шеф». Тот стремглав ускакал искать любого, на его взгляд, самого значительного начальника. Вахтенный у трапа так открыл рот, что я его даже перестал узнавать.
— Деда кликни, да побыстрее, — предложил я ему подразмяться.
Матрос моментально скрылся в недрах надстройки, а я, было, начал гадать, кто ж раньше появится. Они появились почти одновременно: экипаж нашего судна и очень важный усатый дядька. Наши с любопытством оглядывали меня, некоторые пытались шутить, но не очень уверенно. Стармех, молодой лысый немец, словно с плаката «Раммштайна», потерял дар речи, только руки воздевал к небу по каким-то винтовым траекториям и пучил глаза.