Хэтфилд принялся терпеливо выяснять все по порядку.
— Все-таки, Мануэль, кто же это «Он»? Он кто — крупный землевладелец? У него большое ранчо?
Старый мексиканец мучительно колебался. По морщинистым щекам сбегали капли пота. Наконец он прошептал едва слышно:
— Это Эль Омбре Син Кара…
— «Человек без лица», — перевел Хэтфилд, размышляя о том, какой же действительно смысл мог быть вложен в это испанское выражение. Он слишком хорошо знал эту цветущую землю и ее людей, чтобы воспринимать подобные обороты буквально.
— Ты хочешь сказать, что у него лица не видно, или у него шрамы на лице?
Мануэль медленно кивнул.
— Си, — сказал он, — эль сикатрис, шрам, да, он без лица.
Хэтфилду пришлось удовлетвориться этим.
— А люди, которые с ним? — спросил он.
Мануэль просто зашипел от злости:
— Они дьяволы!
— Ну да, конечно, я понимаю, они дьяволы — для тебя — согласился рейнджер. — И никто из тех людей так и не вернулся?
Глаза Мануэля нервно бегали. Он облизал запекшиеся губы. На его морщинистом лице отразилась целая гамма разноречивых переживаний. Он страдал. Наконец его прорвало — он заговорил быстро и горячо.
— Нет, Капитан! Некоторые вернулись — чтобы умереть!
Хэтфилд хотел было переспросить, но мексиканец опередил его.
— Погоди, Капитан, погоди! И сейчас здесь еще есть один из тех, кто вернулся. Хочешь увидеть его, Капитан?
— Конечно! Я бы хотел послушать, что он расскажет.
— Ничего ты не услышишь. Капитан, — возразил Мануэль. — А вот увидеть — увидишь. Идем!
Гнедой конь Хэтфилда плелся шагом вслед за мексиканцем, который направился к какой-то жалкой хибаре в нескольких сотнях ярдов. Он постучал в дверь, пробормотал что-то по-испански и жестом предложил рейнджеру спешиться.
Доверив своего гнедого вечернему ветерку, Хэтфилд вошел вслед за мексиканцем.
Внутри было темно. Ему пришлось нагнуться, чтобы тульей своей широкополой шляпы не задеть низкую притолоку.
Хэтфилд помедлил минуту — дал глазам привыкнуть к темноте. Сначала он ничего не различал, только какие-то тени. Потом одна из этих теней оказалась древней старухой — скорее индианкой, чем мексиканкой. В дальнем углу комнаты стояла кровать, на ней что-то лежало, слегка шевелилось и издавало звуки, похожие на бормотание. Хэтфилд подошел поближе.
— Вот, — сказал Мануэль, — один из тех, кто вернулся оттуда.
Джим Хэтфилд наклонился над кроватью, пытаясь рассмотреть лежащего на ней человека.
То, что он увидел, когда-то было человеком. Теперь это было нечто, но не человек, скорее вещь. Это нечто корчилось медленно и непрерывно, как змея в спячке. Да, больше всего это жуткое, непрекращающееся шевеление напоминало Хэтфилду конвульсии какого-то мерзкого пресмыкающегося. Казалось, что в этом извивающемся теле под сморщенными мышцами нет костей. . Огромные пустые — невидящие — глазницы пялились в пространство. Из гноящейся беззубой язвы, зияющей на месте рта, вырывалось хрипение.