– Ну а она тут при чем?
– Я дала ей две таблетки, когда у нее была истерика. Я подумала, может, Лиза случайно…
– Что вы несете? – возмутилась мать. – Намекаете, что она взяла таблетки? Лиза в жизни чужого не трогала. Вы не знаете ее, а говорите!
Александра была в отчаянии. Ее упорно не желали понять. Ее страхов не разделяли.
– Лиза любила отца, как мне показалось, – беспомощно вымолвила она. – Вы не думаете, что девочка, найдя его тело, могла получить такой шок, что наглоталась таблеток?!
Александра не верила своим ушам – собеседница смеялась! Художнице вспомнились слова Олега, что Светлана с утра нетрезва. «Я говорю с пьяной! Как с путной! Господи, она же вообще не понимает, насколько все серьезно!»
– Наглоталась таблеток! Таблеток! – сквозь смех повторяла Светлана. – Какой бред! А в одном вы правы, это ее папаша покойный виноват, что она так крепко спит. Десять лет нам горя не было, и вот снова! Надеюсь, в последний раз! С того света он ее не достанет!
– Не понимаю… – оторопела Александра. – О чем это вы? Они даже не пообщались…
– А что вы об этом знаете? – с уничижительной интонацией возразила Светлана. – Со стороны ничего не видно. Если уж вам так не терпится влезть в нашу жизнь, попробуйте спросить у самой Лизы, с чего это на нее порой нападают такие приступы сонливости! Я вам ничего рассказывать не буду!
– Но тогда… попросите ее позвонить мне, когда она проснется! – взмолилась окончательно сбитая с толку Александра.
Мать Лизы положила трубку.
«Остается поверить ей на слово, что ничего необычного не произошло, – думала женщина, раскладывая инструменты для работы. Ненавистный пейзаж и его владелец, заказавший реставрацию, не могли ждать вечно. – В конце концов, кто я им? Не друг и не родственница. И слава богу. И Лыгин мне – никто…»
Александра никак не могла разобраться, какие чувства будили в ней воспоминания об умершем. То она видела его в самом черном свете, благо в последние дни оснований для этого накопилось много. То ей казалось, что Олег, Светлана и она сама слишком сгустили краски, рисуя портрет покойного коллекционера. «Нам трудно понять его, а непонятное пугает. Внушает страх и отвращение. Непонятное легче отвергнуть, чем принять. Я не могу одобрить его игры со смертью. Для меня все эти кровавые жертвы, которые приходится приносить двуликому божеству, чтобы получить взамен дар бессмертия, – дурно пахнущие, прогнившие сказки, в которые я не верю. Бессмертие оказалось обманом. Сколько он ни исхитрялся, а все же умер!»
Бродя по полутемной мастерской, зажигая тут и там светильники, художница рассуждала вполголоса, иногда ловя себя на том, что спорит с покойным. Александра прикладывала тыльную сторону ладони к пылающему лбу. Голова слегка кружилась, ноги казались ватными. В спине притаилась тупая боль. «Я все же простудилась. Этого еще не хватало!»