, то есть «священный».
Жители Палестины, окруженной самыми культурными народами древнего мира, участвовавшей во всех великих событиях античной истории, находились постоянно в состоянии духовного напряжения. Этому слабому народу нередко приходилось оберегать свою веру — монотеизм — от чуждого влияния вавилонско — ассирийского всемирного господства, от внешнего блеска финикийской цивилизации, от премудрости египтян, от эллинской красоты. В этой борьбе за самое высокое, что у него было, израильский народ развил в себе, довел до полного расцвета свои природные задатки, свои индивидуальные черты. В израильтянах выработались та энергия, та несокрушимая гибкость, та необычайная стойкость национального характера, равные которым вряд ли можно найти во всей истории человечества и которые многократно засвидетельствованы историей иудеев.
Считая известными важнейшие хронологические даты, мы ограничимся для своих целей лишь следующими указаниями.
Длившиеся много веков тяжелые вавилонское и ассиро — персидское пленения сменились владычеством Александра Великого, господством Птолемеев и затем Селевкидов из Сирии; все это следовало одно за другим; наконец, несчастный народ после почти сорокалетней борьбы был освобожден героическим родом Маккавеев (167–130 гг. до Р. X.). Один из членов этого рода, Аристобул, принял царский титул (105).
Тяжелые страдания, неустанные труды и победоносная борьба снова, хотя и постепенно, создали из иудеев народ, который, казалось, занял среди других народов самостоятельное и почетное положение.
Блестящую эпоху династии Маккавеев сменило мрачное время царя Ирода. По трупам славного княжеского рода и мужественных патриотов проложили себе дорогу к Сионскому престолу хитрые и отважные потомки Ирода, пользовавшиеся расположением римских императоров. Не лишенные благородства и великодушных стремлений, эти почетные царедворцы, искренно преданные ненавистному для народа врагу, презирали со всей дикостью восточного деспотизма идеальные течения в жизни народа и неуклонно и упорно преследовали лишь одну цель: утвердить в Иудее свою власть.
Вполне понятно, что при таких условиях они не могли прибрести расположение народа, «склонного рассматривать с трансцендентальной точки зрения всю жизнь до ее мельчайших деталей». Тем с большей страстностью он обратил свои взоры на храм, это национальное святилище, в котором он видел свое единственное приобщение и который во все времена составлял его радость и его гордость, и тем с большим благоговением стал относиться он к первосвященнику.