— Значит, охраняете?.. — неторопливо произнёс Михаэлис, возвращая бумагу, и ещё раз обвёл глазами просторный холл.
— Да…
— Вот и хорошо, — невозмутимо продолжал бургомистр. — Вам даже легче будет справляться с этими обязанностями, если у вас появятся помощники. Для этого мы и переселим сюда из развалин ещё две-три семьи. Тоже от вас, с «Мерседеса», — обратился он уже к Грингелю.
— Вы не имеете права! — крикнул Мюллер. — Я рабочий. Я всю жизнь мечтал пожить как следует. И вот теперь, когда мечта моя осуществилась, вы пришли сюда, чтобы всё испортить…
— Удивляешь ты меня, Мюллер! — покачал головой Грингель. — Твои товарищи живут в подвалах, ютятся по углам. Ты бы мог и о них подумать. Ведь они тоже рабочие.
— А почему я должен о них думать? Пусть они сами устраиваются. В кои-то веки мне повезло, а вы…
— Теперь никто не будет ждать, пока ему повезёт, — подчеркнул Михаэлис. — В городе есть магистрат, и мы действуем от его имени. А в этом доме хватит места и для других. Ещё две семьи не так уж вас стеснят. Пусть в вашем саду резвятся дети, которые сейчас играют на пустырях. Здесь можно будет устроить даже спортивную площадку для молодёжи. Мы обязаны уже сейчас подумать о нашей смене. А что касается бывшего хозяина, то можете его не ждать. Он не вернётся. Разве что уж очень затоскует по петле.
Мюллер увял. Он понял, что придётся покориться и впустить сюда ещё кого-нибудь. А ведь он так хорошо устроился в этом доме Вальдгаузена, так явственно ощутил прелесть роскошной жизни! Бывали минуты, когда ему казалось, что он в самом деле несказанно богат… Одним словом, быть Вальдгаузеном ему очень нравилось.
Грингель понял это, но больше ничего не сказал и только укоризненно взглянул на недавнего соседа но станку, словно не узнавая его.
Когда они вышли из дома, попрощавшись с огорчённым, но уже смирившимся Мюллером, Грингель задумчиво произнёс:
— Смотри, Михаэлис, как всё-таки сильны предрассудки в людях… Этот Мюллер… Я же его давно знаю. Старый рабочий, и руки у него хорошие. А ведь очень хотел бы почувствовать себя капиталистом. Видно, эти господа, прежние социал-демократы, да и теперешние тоже, немало потрудились, чтобы вытравить из этого токаря его классовое самосознание.
— Да, с этим мы ещё не раз столкнёмся, — ответил Лекс. — Что и говорить, тяжёлое нам досталось наследство… Труднее всего понять, как они сумели лишить такого Мюллера чувства солидарности. Ведь он не о родине, не о товарищах, а только о собственном благополучии думает. Но ничего, ничего, постепенно мы и это преодолеем… — И, нажимая кнопку у следующей калитки, он добавил: — А жильё здесь ещё найдётся, для многих хватит.