— А вы ещё хотели с ним встретиться!
Где-то далеко, за горизонтом, собиралась гроза, — как отблески белого растопленного металла, на западе вспыхивали зарницы.
— Насилу я тебя нашла! — послышался за спиной Санин голос. — Когда ты смотрел первый бой, я взглянуть на тебя боялась.
Иван вспомнил Климко, вспомнил, как виновато вошёл боксёр в раздевальню, словно обманул или обокрал кого-то.
И, сам не зная почему, считая в глубине души, что этого делать не следует, но уже не в силах сдержать себя, слово за словом, как будто освобождая душу от непосильной тяжести, он рассказал Сане о той ночи, когда синие молнии полосовали небо, — о первой встрече с Климко в комнате Любови Максимовны, о драке с Сидоренко, о длинных годах тренировок и, наконец, о своей жалкой мечте. Он знал — Саня единственный человек на свете, которому можно всё рассказать.
Но Саня восприняла рассказ совсем не так, как он ждал. Она слушала молча, не перебивая ни словом, ни движением, потом спросила:
— Ты её очень любил?
— Да.
Саня помолчала, потом встала и осторожно, как лунатик, пошла в темноту.
— Саня, ты куда?
Девушка продолжала идти.
— Куда ты? — бросился Железняк.
— Не смей идти за мною! Ты мне противен! — задыхаясь, сказала она и быстро побежала вдоль аллеи.
Иван сел на скамью и долго сидел неподвижно. Вот и Саня его оставила. А она ведь друг, настоящий друг.
Гроза накапливалась над Калиновкой и никак не могла упасть на землю дождём. Душно, нечем дышать, точь-в-точь как в тот вечер.
Иван пришёл домой, поужинал, лёг, заложив руки под голову, и долго смотрел прямо перед собой в полутьму. Лицо Сани возникало перед ним, как на экране. Потом мексиканец Ривера вошёл в комнату… Климко поднял на него виноватые глаза… Любовь Максимовна, стоя за стойкой, продавала пиво…
Духота навалилась, как мягкий пуховик. Близко загрохотал гром. Иван вздрогнул. Дремота исчезла. Ему показалось, словно кто-то совсем близко стучит в стену — трижды и ещё раз. Это воспоминание пришло из далёкого-далёкого прошлого. Конечно, это ему только послышалось. Боже, как давно это было! Но стук прозвучал снова: трижды и ещё раз.
Он постучал в стену, не так, как тогда, трижды и ещё один раз, а несколько раз подряд, вышел на балкон, крепко стукнув дверью, чтоб слышно было за стеной, и через минуту женская фигура появилась на соседнем балконе.
Любовь Максимовна долго стояла молча, глядя, как на Калиновку двигаются сизо-чёрные грозовые тучи, ясно видимые в свете больших молний. Удары далёкого грома не пугали её. Выражение печального покоя лежало на лице.