— Ты стал чудесным боксёром, — вдруг сказала она. — Я никогда не думала…
— Я и сам не думал, — ответил Иван.
— Мне так страшно дома одной, — вдруг изменила тему разговора Матюшина. — Всё время кажется, что у отца кто-то ходит. Хоть бы уж скорее в другую комнату переехать, не могу я тут жить.
Гроза наступала всё ближе и ближе. Первый сильный порыв ветра прошёл по земле, вздымая листья и обрывки газет, и лёг, затих, притаился, ожидая случая снова взлететь, когда подойдёт грозовая подмога.
— Дай мне руку, — сказала Матюшина.
Иван протянул руку, Любовь Максимовна крепко пожала её.
— На прощание я желаю тебе большого счастья, — прошептала она.
— Спасибо. И мне хочется вам пожелать только счастья. Вы уезжаете?
— Да, скоро уеду. Не могу больше…
Они помолчали.
— Гроза сейчас начнётся, — заметил Железняк.
И в самом деле, словно тяжёлые пули с самолёта, ударили о землю капли дождя, налетел сильный ветер, и сразу дождевая завеса закрыла всё — дома, улицы, фонари.
— Спокойной ночи, Иван!
— Спокойной ночи, Любовь Максимовна!
Они ещё немного постояли, потом дождь ударил косым потоком, и пришлось уйти. Иван закрыл дверь на балкон, с улицы в стёкла окон била гроза, тяжёлые потоки воды плыли по окнам, но Иван не обращал на них внимания. Он думал о Матюшиной… Но вдруг вспомнилась Саня, идущая, словно лунатик, по улице… и это воспоминание причинило неожиданную боль.
Все эти месяцы Иван Железняк, приходя в цех, слышал своеобразную и, видимо, не только ему одному понятную музыку. Она начиналась, как только он подходил к блюмингу, звенела в тяжёлой стали, эхом отзывалась в голосах комсомольцев.
Однажды утром Алексей Михайлович Ковалёв появился в цехе сборщиков. Парторг сам долгое время был инженером-конструктором на этом же заводе, и именно он, как никто другой, мог оценить и понять, как чётко и организованно работает бригада.
Алексей Михайлович наблюдал эту разумную, почти вдохновенную работу и почувствовал в ней тот же музыкальный ритм, который ощущал Железняк, и ему казалось, что он тоже принимает участие в монтаже блюминга.
Вдруг ритм неожиданно нарушился.
Сначала казалось, что это случайная остановка, сейчас всё опять наладится. Но работа явно разладилась. Железняк зло выругался, бросил на верстак гаечный ключ, быстро пошёл вдоль пролёта и тут наткнулся на Ковалёва.
— Чёрт знает что! — вместо приветствия сказал он парторгу. — Договорились точно, что к десяти все болты будут отшлифованы, а сейчас две минуты одиннадцатого. А где болты? Беги теперь узнавай, где они, а работа стоит. Где же комсомольский контроль?