— Еще чего прикажите, Петр Григорьевич?
— Ничего, иди, — отвечал в задумчивости Петр.
Оставшись один, молодой человек упал в перины, даже не задув свечу. Он знал, что не сможет быстро уснуть. Хотя в свече-то и особой надобности не было — ночь была светлая. Неотрывно глядел поручик, как все ниже и ниже становится восковой столбик, как казавшийся полуреальным огонек тревожно трепещет пойманной бабочкой, словно ужасаясь приближающейся с каждой истекающей каплей воска смерти. А за окном все ярче розовел восток…
Тем не менее, утром Петр поднялся рано — Любимов в это время еще мерно похрапывал. Девушку, о которой думал полночи, Белозеров нашел в другой половине дома — она мыла пол, стоя на коленях, усердно терла светлые доски.
— Маша! — окликнул Петр.
Вздрогнув, девушка быстро поднялась. Забыв даже поклониться, она смотрела сейчас на молодого человека и медленно краснела, но не отвела взгляда как вчера — напротив. Глаза-очи глядели строго, нечто странное таилось в их темной глубине. Казалось, она даже сердится… Наконец, опомнившись, Маша бросила тряпку, медленно провела рукой по мокрому лбу. Глаза потухли.
— Простите, барин.
— За что? — изумился Петруша.
Не ответила — сама, видимо, не понимала, за что.
Петруша начал было возражать, но замолчал, разглядев синяки на тонких бледных руках девушки, по локоть открытых. Маша поймала красноречивый взгляд, сделала движение, собираясь одернуть засученные рукава, но передумала. Так они и стояли и смотрели друг на друга, пока обоюдное молчание не стало совсем уж неловким.
— Устала? — мягко спросил Петруша.
Она вдруг улыбнулась.
— Ничего, справлюсь.
Нежданно-негаданно явилась баба Таисья, начальная над всеми дворовыми девками. Низехонько поклонившись Петруше, сладко проворковала:
— Хорошо ли почивали, сударь Петр Григорьевич? А уж и барин проснулся, скоро к чаю сойдет.
Петр понял. Хотел было дать волю негодованию, но вовремя сообразил, что заступничество его непрошенное только во вред Маше пойдет. Нехотя бросил:
— Хорошо, иду к нему.
Уходя, оглянулся. Таисья сурово распекала Машу, та стояла, отвернувшись. Петруша поморщился, словно вновь дала о себе знать боль от раны.
Прогулка с Любимовым не развлекла. Петр был рассеян, но подметил несколько изб-развалюх, принадлежащих любимовским крестьянам. Сие значило, что Степан Степанович — нерадивый хозяин, и не помышляет о том, что за вверенных ему Господом людей будет он ответ держать на Страшном Судище Христовом.
После обеда хозяин прилег заснуть по дедовскому обычаю, и Петр вновь задался вопросом: где же Маша?