— Маша-то? А ее стряпуха Федора послала за малиной, — ответил Антипка. — Говорю ж: ею все нонче помыкают.
Сад у Любимова был на редкость обширный, густой. Пребывал он в некотором небрежении, но оттого диковатая красота его еще сильнее радовала глаз Петра, чопорности не любившего. На окраине у частокола разрослись кусты малины, в которых без труда можно было спрятаться, поэтому девушку, собиравшую ягоды, Петр увидел не сразу. Она же, услышав шум, бросила тревожный взгляд в его сторону и, облегченно вздохнув, вновь принялась за свою работу. Петруша почувствовал себя вдруг весьма неуверенно.
— Я тебя искал тебя, — пробормотал неловко.
— Зачем же, Петр Григорьевич?
Поручик промолчал. Некоторое время он неотрывно наблюдал, как тонкие пальцы вовсе не крестьянских рук срывают крупные, опушенные тончайшими ворсинками ягоды. Он сам взял небольшую ягодку, раздавил ее в пальцах и поднес к лицу, вдыхая неповторимый малиновый аромат.
— Маша, — решился наконец, — не прогоняй меня! Я хочу сказать… Я помогу тебе! Вот те крест…
— Не божитесь, грех это! — Маша упорно не смотрела на него, сосредоточенно разглядывая осыпанный малиной куст.
— Ну, не буду божиться… Поверь мне запросто. Только скажи — что сделать для тебя?
— Ничего не нужно, благодарствую. Не стояли бы вы здесь со мной, барин, не вели бы разговоров. Ни к чему.
— Чего ты боишься?
Она отпустила наконец ветвь и выпрямилась, пристально взглянув поручику прямо в глаза.
— Всего я боюсь, барин. И себя — тоже.
— И меня, стало быть, боишься?
Маша, не ответив, резко наклонилась к спрятавшимся в глубине куста ягодам, и Петруше показалось, что он услышал нечто вроде всхлипывания. Похоже, она плакала и явно не хотела, чтобы он увидел ее слезы. Ничего не оставалось делать, как уйти…
Набрав лукошко малины, Маша направилась к барскому дому. Вдруг вылетел на нее коршуном из-за конюшни молодец, схватил за локоть.
— Здравствуй, Марья Ивановна! Куда бежишь от меня? Не подойдешь, не приветишь — давно ли так стало? Дозволь уж, сударушка милостивая, словечком с тобой перемолвиться.
Красивый черноглазый парень с курчавой бородой говорил с насмешкой, а глаза его поблескивали едва ли не яростно.
— Пусти меня, Гриша! Иди своей дорогой. Недосуг мне…
— Недосуг! Меня отсылаешь?! И впрямь, видать, позабыла, что я жених тебе?
— Нет! — покачала головой Маша. — Ты мне не жених, а я тебе не невеста. Другую поищи.
У Гриши дернулось лицо, но он пересилил себя, заговорил с притворной веселостью:
— Да за что ж так сурова ко мне стала, Марья Ивановна? С ума сводишь! Видать, и впрямь память девичья коротка — забыла, что ли, как сама меня милым и суженым называла?