Шахт никак не мог понять, что гитлеровская эпоха не забыта. Чем старше он становился, тем менее соблюдал осторожность. Пока у власти находился Аденауэр, он мог быть уверен, что чиновники не станут разглашать тайны. Как и в старые времена, у него имелось много влиятельных друзей. Вторым человеком после канцлера в государстве был госсекретарь Ганс Глобке. Его обязанности оказались сходны с функциями Бормана при Гитлере. Именно Глобке отправил Борману проект Нюрнбергского закона 1935 года, в котором излагались основы ликвидации евреев. Эти расистские предложения Гитлер озвучил на съезде нацистской партии в Нюрнберге.
Когда спустя 25 лет досье Глобке было обнаружено среди секретных папок старого министерства внутренних дел, он содрогнулся.
В 1945 году, после того как его шеф — Генрих Гиммлер — не смог добиться расположения генерала Эйзенхауэра, Глобке нашел приют в католическом монастыре. Затем он пытался заполучить свободу, давая показания на Нюрнбергском процессе против своего бывшего начальника — Вильгельма Штукарта. Начав вести гражданскую жизнь, Глобке прибыл в Бонн к Аденауэру, на которого он проработал 13 лет. В июле 1963 года верховный суд ГДР заочно признал его виновным в преступлениях против человечества и приговорил к пожизненному заключению. Глобке подал в отставку.
Помогал ли Глобке друзьям Бормана? Вне всяких сомнений. Он заметно облегчил жизнь Шахта, и его отставка (под давлением коммунистов) была сделана специально для того, чтобы уменьшить гнев западных либералов. Пять лет спустя, в сентябре 1968 года, президент Генрих Любке совместно с канцлером Куртом Кизингером устроили в его честь прием.
Таким образом, президент, канцлер и бывший госсекретарь публично показали, как они относятся к приговору истории. В свое время Любке подписывал направления в лагеря смерти, Кизингер отвечал за нацистскую радиопропаганду, а Глобке одобрял антиеврейские нюрнбергские законы.
Неужели у всех была настолько короткая память? Нет, не у всех. Среди них оказалась немецкая девушка Беата Кларсфельд, дочь солдата, вернувшегося с советского фронта. Здоровье его было подорвано, но он сохранял непоколебимую уверенность в том, что всего лишь выполнял свой долг. Когда Беата спрашивала отца, почему он подчинялся приказам Гитлера, он отвечал: «Потому что так поступали все». Ее отец не состоял в национал-социалистической партии, и в награду ему достались не приемы и почести, а походы по министерству юстиции.
Но его дочь вышла к бундестагу, чтобы протестовать против нацистов. Она скандировала вместе с другими немцами: «Кизингер — нацист!»