Юристы союзников, пытавшиеся ради справедливости выделить из общей массы эсэсовцев и воздать по заслугам всем тем, чье участие в военных преступлениях было доказано, сочли свою задачу практически не выполнимой. Их сбивало с толку предположение, будто СС являлось государством в государстве. Обвиняемые, не относившиеся к СС, создавали этот миф в течение десяти лет в период работы союзнических военных трибуналов. СС Гиммлера казались своего рода гигантской организацией секретной полиции, и старшим поколениям немцев было удобно придерживаться этой версии. Говорили, что Генрих Мюллер преобразовал политическую полицию Веймарской республики в гестапо, изучив советские системы — ЧК, ГПУ, НКВД. Но они являлись инструментами революции, а в Германии революции как таковой не происходило. СС создали для того, чтобы предотвратить перемены. Немецкие промышленные и финансовые монополии управлялись теми же воротилами, что и прежде. Гражданские службы также не изменились. Министры Гитлера щеголяли в черной форме с серебряными эмблемами, изображавшими череп, потому что всем была по душе мистическая атрибутика СС.
Гиммлер стал Игнатием Лойолой, который, по представлениям Гитлера, создал для него, фюрера, иезуитский орден. Вступавшие в СС или же с радостью принимавшие почетное членство оказывались во всемогущественном тайном сообществе. По словам Альберта Шпеера, «невозможно понять СС и Бормана, не понимая того, что для большинства немцев «политика» и «правительство» значили власть оккультных сил. Борьба между Гиммлером и Борманом была частично борьбой за право стать главой нации, «руководителем тайного общества тщательно отобранных аристократов»». Полковник Чарльз Г. Эллис, создававший проекты для американской службы разведки, однажды в лондонском клубе ярко обрисовал Стивенсону такой тип сознания. В свои семьдесят с небольшим лет Эллис, бывший глава службы связи между британскими секретными организациями, сохранил то чувство юмора, которым всегда отличаются хорошие шпионы. О кандидатах в шпионы он говорил: «Начнем с того, что, ежели они собираются сделать карьеру в разведке, они уже никуда не годятся». Он вспоминал атмосферу гитлеровского Берлина в то время, когда там работал. Однажды ночью он пришел домой и почувствовал некоторую перемену в поведении хозяйки квартиры. «Мой муж, — объявила она несколько надменно, — назначен квартальным». Теперь ее муж мог гордо держать голову, так как был допущен во внешний круг тайного общества, собравшегося вокруг Гитлера. Ему стало доступно «единение душ» Народного союза. Рассказывая эту историю, Эллис переходил порой на немецкий. Он был безобидным маленьким австралийцем, мягким и добросердечным, неизменно вежливым с официантами. Но когда он изображал эту немецкую хозяйку, его спина неожиданно выпрямилась, голубые глаза засверкали, и гортанные немецкие звуки ворвались в спокойную тишину клуба. Это произошло не от сознательной имитации. Он всего лишь цитировал! Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Все резко обернулись, а один из медлительных официантов тут же примчался посмотреть, что случилось. Словом, Стивенсон отчасти уловил истинный смысл Народного союза.