А когда ближе подъехал - дерите меня, волки! Только верхушка и виделась! Здоровенный ствол, который прятали бесчисленные ярусы длинных и широченных, пышных лап из мириад мягких иголочек, словно покрытых с изнанки серебряной изморосью, поднимался из черно-зеленой глубины. Глянешь вниз - голова кружится.
- Иван Петрович, с полверсты, пожалуй, еще верхами, потом нормальный спуск будет! Вон там, вишь, под сопкой! - прокричал, обернувшись, Новиков, придерживая лошадь и тыча рукой вперед.
- Оглушил, чево орешь-то так. Помню я дорогу.
Шведов оказался ближе, чем ожидал Новиков. Землистое худое лицо Шведова, казалось, стало еще чернее. На полтора десятка лет моложе, а здоровьем Господь обделил. Или растерял его Петрович в революционной борьбе, усмехнулся про себя Новиков.
- Эге-гей!!! - послышалось сзади на тропе.
- Тута мы, давай! - оглушительно отозвался, приподнявшись в седле Новиков. Шведов от его очередного вопля снова поморщился.
Вскорости из чащобы показалась отставшая троица - Дорожный и рабочие.
- Лошади устали, особенно вьючные, - прохрипел, подъехав, Дорожный, стаскивая с обритой головы суконный картуз и утирая подкладкой потное, рябое лицо.
- Скоро спустимся в распадок, к Шумаку. С полверсты еще, - повторил Новиков. - Там и заночуем.
- Це дило, - удовлетворенно кивнул Дорожный, возвращая картуз на макушку. Повернулся к рабочим:
- Орлами смотреть, братцы-разбойнички! Впереди, хлопцы, харч и люлька!
«Братцы-разбойнички» спешились. Один тут же принялся сворачивать цигарку, второй обошел вьючных лошадей, проверяя упряжь и тороки.
Шведов тоже, тяжело и неуклюже, спрыгнул на землю, сразу же закашлялся до слез.
- Слазьте, мужики, передохнем чуток, пока парни подымят.
- А ты, Иван Петрович, никогда табачком не баловался? - спросил Новиков.
- Было по молодости, но когда на копи пошел, то эта дурь быстро отстала, - прокашлявшись и вытерев рот грязным бумазейным платком, извлеченным из кармана порыжелых кавалерийских галифе, ответствовал Шведов. - Угольная пыль да крошка так тебя за смену накурят, что другого зелья не надобно. На, глянь, антрацитова чернота въелась - пемзой не отодрать, поди таково же и в нутрях.
Шведов протянул к Новикову мозолистые ладони-лопаты с черной сеткой трещинок. Огромные руки Шведова, словно живущие отдельно от его нескладной, худой и долговязой фигуры, состоящей, как казалось, только из переплетенных жил, бросились Новикову в глаза еще при их первой встрече.
А встреча эта была для Новикова даром небесным. К тому времени он уже седьмой год гнил за колючей проволокой - как бывшая «белогвардейская сволочь». Под штыками выводили на лесоповал, вечером загоняли обратно в сырые щелястые бараки, кишевшие вшами. К тому же, год назад побывавшая в лагере важная комиссия постановила, что не достиг заключенный Новиков той степени социального исправления, которая позволила бы «закоренелому контрреволюционному элементу» выйти на свободу. И Новиков понял: тут он и сдохнет.