Настя все знала, все помнила — что они ели, как они спали, кто кашлял, кто из-за чего плакал. Как будто все они были ее детьми.
Наташа ушла пораньше — ей нужно было кое-что приготовить, накрыть стол для предстоящего, хоть и скромного, торжества. Вскоре ушла и Настя — к шести часам всех детей уже разобрали, комната опустела, стала тихой и неживой. Едва оказавшись за порогом трехэтажного панельного здания детского сада, Настя поняла, что погода явно не располагает к далеким путешествиям. Острые, колючие снежинки били в лицо, ветер был каким-то сумасшедшим — невозможно было понять, откуда он дует. Было такое ощущение, что она находится в самом центре какого-то дикого смерча, грозившего с минуты на минуту подхватить ее и унести черт знает куда. Ветер не давал дышать, она захлебывалась. На улице уже почти стемнело. На самом деле погода к прогулкам не располагала.
Но домой идти тоже не хотелось. Дома было пусто и тихо, и она знала, что ей снова станет страшно. Куда же деваться? К Наташке идти категорически не хотелось, К тому же у нее нет подарка, а без подарка идти неудобно.
В своих раздумьях она не заметила, как дошла до остановки. Подошел трамвай — десятый маршрут, самый длинный в городе, он едет далеко, почти за черту города, конечный пункт — какие-то дачные массивы… И она прыгнула на подножку — в тот самый момент, когда двери уже закрывались.
Настя часто предпринимала такие вот путешествия в детстве — точнее, не в детстве, а в ранней юности, в четырнадцатилетнем возрасте, может быть, чуть позже. Когда ей было тоскливо и одиноко, когда хотелось остаться одной и вместе с тем одной оставаться было страшно, она садилась в трамвай, выбирая самый длинный маршрут, и ездила кругами. Садилась тихонечко в уголочке, смотрела в окно, рассматривала людей. Она была среди них — но в то же время ее одиночество ничто не могло потревожить. Мерный стук колес по рельсам успокаивал, убаюкивал мечущуюся душу, мелькающие за окном деревья отмеряли не только расстояние, но и время, и она чувствовала, как боль отступает.
Так было и в этот раз. Сиденья в трамвае оказались с подогревом, и Настя быстро разомлела, ей даже стало жарко. В окно смотреть было невозможно — как-то быстро и резко стемнело, и только порывы ветра бросали в стекло россыпи колючего снега. Она стала смотреть на людей.
Люди были разными — хотя, если приглядеться и немного задуматься, у всех было что-то общее. Половина седьмого — все едут с работы, у каждого за плечами — трудный день, а впереди — тихий, уютный, домашний вечер. И все же окружающие Настю лица были хмурыми, а не радостными, глаза — уставшими, без блеска. Редкие фразы кололи слух ощутимым раздражением. Где-то в самом начале вагона две пожилые женщины оживленно обсуждали молодежь, не пытаясь понизить голос, видимо, рассчитывая втянуть в разговор побольше людей. Кондуктор спорил с каким-то парнем, почти подростком, — тот предъявил льготный проездной билет без подтверждающего право на льготы документа…