– Прошу прощения, сударыня, – заговорил он, склоняясь и прижимая правую руку к сердцу, – тысячу раз прошу…
Марья Егоровна с любопытством смотрела на своего нежданного гостя.
„Кажется, я уже видела его в церкви и на кладбище“, – вспомнила она.
– Кобылкин я, Мефодий, – говорил гость, продолжая кланяться. – Мефодий Кириллович Кобылкин.
Это имя решительно ничего не сказало Воробьевой, но горничная, остававшаяся еще в комнате ее, так и вздрогнула, и даже подалась назад, когда услыхала это имя.
Воробьева не заметила ни этого движения, ни удивления, явно отразившегося на лице девушки.
– Очень приятно, – произнесла она, – чему обязана?…
– Моим визитом? – перебил ее Кобылкин. – О, я сейчас вам это объясню, сударыня! – и вдруг, обратившись к горничной тоном, не допускающим возражений даже со стороны хозяйки, сказал: – Вы уж, Дашенька, – ведь, вы, конечно, Дашенька? – уж будьте добры, подите к себе, а мы тут с барышней побеседуем.
– Позвольте, – вся так и вспыхнула Марья Егоровна, – вы распоряжаетесь…
– Так нужно, милая барышня, – последовал ответ, – так нужно.
– Но я вас не знаю…
– Я уже имел честь доложить, что я – Кобылкин…
– Никогда не слыхала даже такой фамилии!
– А это оттого, что вы, милая барышня, не здешняя, не питерская… Идите же, Дашенька, идите, милая! А я, вы уж, сударыня, простите старика, присяду… в ногах-то ведь правды нет.
Не обращая внимания на негодующие взгляды девушки, Кобылкин уселся в кресло.
– Но позвольте, какое вам дело до меня! – воскликнула Марья Егоровна.
Она взволновалась не на шутку, так как Кобылкин выводил ее из себя, вызывал негодование.
– Какое мне дело-то? – как ни в чем не бывало, продолжал Мефодий Кириллович. – Есть, милая барышня, дело, есть! Докладываю вам я: узнал про вас, что сиротка вы и притом какая богатенькая, злато-серебро лопатами грести можете, так вот и хочу познакомиться с вами, это первое, а если вам грозит или будет грозить опасность какая-нибудь, так оберечь вас от всякой неприятности, потому что, как я вам докладывал, Питер-то – зелье.
– По какому праву? Я, кажется, никого не просила о защите!
В этом восклицании Марьи Егоровны слышно было прямо уже возмущение ее этим, как казалось, наглым вторжением не только чужого, но даже совершенно незнакомого ей человека в ее жизнь.
– Кто меня просил? Никто! – совершенно хладнокровно ответил Кобылкин. – По какому праву? Да по такому, что по роду моей службы – я ведь полицейский, сыщик, так сказать, для ясности, мне должно не только раскрывать преступления людские, но и предупреждать, и пресекать их. А что около вас не обойдется без преступления, так об этом и говорить не нужно! Больно вы уж лакомый кусочек для наших питерских хищников. Правильную они на вас облаву устроят, такие сети расставят, что попадетесь вы в них и сами того не заметите. Ну, да это – дело будущего. Мне бы теперь хотелось поговорить о недавнем прошлом… Есть в нем для меня кое-какие непонятные, темные пункты.