– Но вы живы… Я ничего не понимаю…
– Я тоже, да и Кобылкин этот в точно таком же положении… Впрочем, дело не в том. В конце нашей беседы я должен был совершенно изменить свое мнение о Кобылкине. Это – милый, обязательный человек. Ведь он мне сделал намек еще более прозрачный, чем тогда вам.
– Какой намек! О чем?
Кудринский нагнулся к Марье Егоровне и торжественным шепотом сказал:
– Я к вам сейчас явился по просьбе этого Кобылкина… Помните, что вы говорили о мести? Вы сказали, что если только дорогой наш Егор Павлович погиб не от естественных причин, а стал жертвой злодеяния, то вы решили отомстить за него… Помните?
– Постойте, постойте, – с воплем воскликнула Воробьева, – да разве…
– Мы пока ничего не знаем! – резко перебил ее Кудринский, – ведется негласное следствие о причинах смерти вашего отца. Что даст оно в результате – покажет будущее. Кобылкин через меня просит вас помочь ему. Вы должны припомнить все слова Егора Павловича, всех его знакомых, по крайней мере, известных вам. Надеются таким путем найти хотя какой-нибудь след преступления, если только оно было совершено.
Алексей Николаевич смолк, поднялся с места и, грозя куда-то в сторону, прерывисто заговорил:
– Но, если только эти подозрения оправдаются, – горе злодеям! Помните, что я сказал тогда, и вы в этот вечер дали мне свое согласие… Мы двое будем мстителями – мы: вы и я!
– Вы… вы будете мстить за моего отца! – вырвался вопль у Марьи Егоровны.
– Да, я… Горе, горе злодеям!…
Воробьева рыдала. Она была близка к обмороку. Только в одном убедилась теперь она: Кудринскому ничего не было известно, и тем горше показалось ее положение.
Порывистым движением схватила она со стола письмо и протянула его Кудринскому.
– Читайте, – сказала она, – ради бога, скорее читайте!
Алексей Николаевич взял конверт и вынул из него исписанные листки. На его лице не отразилось понятного вполне недоумения: он как будто знал, что именно так, как произошло, и быть должно…
Сгустившийся мрак
Когда Кудринский оставил Воробьеву, на лице его вовсе не было заметно ни малейшего волнения, какое можно было бы предполагать в этом случае. Как будто ничего особенного не произошло, и все это объяснение со слезами, обоюдными признаниями, скрипкою, совсем не касались этого человека.
От Воробьевой Алексей Николаевич направился к Кобылкину.